Пламя заката

Бояндин Константин Юрьевич

И его не пускали в комнату, к брату. Не пускали, и всё. И было страшно. Сам не понимал, почему страшно.

* * *

— Петя умер через день, — добавил Вениамин Прохорович, руки его начали трястись. — Так и не пришёл в себя. Нам сказали потом, всё решали минуты. Если бы его нашли минут на пять раньше, всё бы обошлось, поправился бы. С тех пор Вера стала другой, она решила, что Паша во всём виноват. А потом мы всё продали, поменяли квартиру. Через полгода Паша уже не вспоминал о брате, как будто заказали ему. И мы редко говорили.

— Я

могу… могу поговорить с ней? — Елена поднялась.

— Не стоит, — покачал головой отец Павла. — Она как вспомнит ту историю, потом плачет весь день.

— Паша иногда видит брата, во сне, — Елена посмотрела ему в глаза. Теперь она была уверена, отчего Паша плакал во сне. — Он говорит во сне. Что вы так смотрите?! — и поняла, почему так смотрит. — У меня будет ребёнок! — она хотела крикнуть, но получился шёпот, сумела взять себя в руки, не разрыдалась. — Ребёнок от него! Мы с ним всё уже решили, он не с Марией будет, со мной! Господи, неужели вы не понимаете?!

— Паша уже восемь лет как женат, у них семилетняя дочь, — Вениамин Прохорович смотрел на неё, как на пустое место. — Зря вы пришли. Вам лучше уйти, Елена.

Елена бросилась вон. Но не в прихожую — в комнату, где сидела, погружённая в грёзы, Вера Николаевна.

* * *

— Бабушка Лиза! — Павлу отчего-то было трудно поспевать за ней. Как будто ветер, неощутимый, но сильный, постоянно дул в лицо, отталкивал, замедлял. — Эльза Афанасьевна! Это я, Паша!

— И где тебя носит, — проворчала она, не оборачиваясь, постукивая палочкой. — Ищешь тебя, ищешь, ноги все сбиваешь. А он по паркам гуляет, пока его люди ищут, места не находят. Не стыдно? — она впервые оглянулась, посмотрела ему в лицо.

— Господи, — Павел сам не знал, как ему удаётся идти, в голове снова поднималась пурга, виделись какие-то кусты, человек, лежащий ничком, кровь вокруг — и большой камень рядом, но человек тот просто прилёг отдохнуть, Павел это знал, человек часто так шутил, притворялся спящим или ещё что. И Павел, когда понял, что это игра, побежал дальше — теперь его очередь прятаться!

— Всуе не поминать! — Афанасьевна погрозила палкой. — Я хоть и не верю, а по лбу дам!

— Господи… — Павел шёл, вокруг сгущалась тьма, и реальностью оставалась только дорога, и Афанасьевна, и её кошёлка, оттуда пахло апельсинами и свежим, горячим хлебом. — Я же выдумал её! Понимаете?! Я придумал её, её никогда не было, а теперь мне кажется, что меня самого выдумали! — слова пришли, вот именно это ему и казалось.

— Камень, — пояснила неожиданно Афанасьевна, и это простое слово ненадолго вернуло Павла в чувство.

— К-к-какой камень?

— Сейчас о камень навернёшься, — пояснила она и да, навернулся. Чуть лоб не расшиб! Откуда взялся это кривой булыжник прямо под ногами? Как из асфальта вырос!

— Чёрт… — Павел с трудом поднялся, колено болело немилосердно, но мог ведь и голову расшибить. Едва-едва удалось вскочить на ноги, а Афанасьевна всё удалялась, как ни в чём не бывало. Уже давно прошли они те три квартала, почему она не сворачивает? Как только он, ковыляя, догнал её, как она не глядя махнула палкой и попала по уху. Было очень больно, и снова в голове ненадолго прояснилось.

— За «чёрта» ещё добавлю, — пообещала гражданка Шварцберг. — Так что, Паша, я тот камень выдумала? О который ты навернулся? Выдумала, или просто увидела?

— Вы… — и Павел понял, о чём она.

— Иди, — она остановилась, махнула палкой в сторону леса. — Ты сам не знаешь, чего хочешь. Но если Леночка тебе правда нужна, тебе туда. Чего уставился? Я там её видела только что, ещё можешь догнать!

И он побежал.

Он бежал, и тьма сгущалась, и всё становилось как в том сне, где Елена брела, и пламя заката опаляло её силуэт, и тишина давила, смыкалась вокруг.

* * *

— Вы ненавидите его, да? — Елена упала на колени, ноги не держали. Успеть бы сказать, прежде чем отец выставит её силой. — Вера Николаевна! За что?! Господи, ему же было два года! Что он мог сделать, он ведь даже не понял!

Она смотрела сквозь гостью, не видя её и не слыша.

— Вы выдумали себе Петра, которого уже не было, да? Поэтому Паша не любит ходить сюда, вы выдумали Петра и постарались забыть Пашу? Да? Говорите! — крикнула она.

— Перестаньте, — отец взял её за плечо. — Я не хочу вызывать милицию. И к Паше не заходите, нечего вам там делать.

— Меня выдумали! — крикнула Елена, поднимаясь на ноги. — Он говорил всегда, что придумал меня. Я теперь знаю, почему! Потому что вы каждый день придумываете, что его нет! Господи… он же был совсем маленьким! Он плачет во сне, когда вспоминает брата! Я это видела!

Вера Николаевна, не человек, скелет — дальше худеть уже некуда — посмотрела в её глаза. И увидела! Увидела Елену!

— Паша… — прошептала она. — Паша! — крикнула, попробовала встать, отец придержал её за плечи. — Паша, сынок, прости… — и расплакалась.

Вениамину Прохоровичу показалось, что погас свет, весь разом, а когда вновь зажёгся, Елены уже не было. Длилось это какую-то долю секунды. Была девушка — и не стало. Словно приснилась. И, впервые в жизни, он перекрестился.

— Веня, — проговорила вдруг его жена. — Пожалуйста, позвони Паше. Пусть придёт.

Вениамин Прохорович обнял её за плечи и понял, что больше всего ему сейчас хочется расплакаться самому. Но… не мог, не смог бы при жене.

— Сейчас, — он стёр слезинки, всё-таки появились, подлые, и сжал её плечи. — Сейчас позвоню, Вера. Посиди. Я тебе чаю принесу.

* * *

Павел брёл и брёл, и не мог догнать ту фигурку, силуэт, человека. Вокруг становилось холодно, словно уже зима, пурга и метель, и мысли стыли, и чувства спутывались.

— Лена! — и понял, что не Лена. Человек выше ростом, и вряд ли женщина — и сутулится.

Кого-то это напоминало. Но кого — не было сил вспомнить.

Павел кинулся вперёд, темнота обволакивала, хватала за ноги и тащила прочь, и снова споткнулся, и последнее, что увидел — огромный камень, летящий из темноты прямо в лицо. Сил хватило только на то, чтобы отвернуться и закрыть глаза.