План Б
Шрифт:
— Иногда. — Лицо у Горди было бледнее обычного, и на нем появились прежде отсутствовавшие морщинки. Он указал на компьютер Шана. — Я и сам немного занимался математикой. У вас не найдется минутки, чтобы меня проверить?
Такая серьезность! В девятнадцать лет на лице не должно появляться таких суровых складок. Шан вздохнул и вытянул руку, быстрыми движениями сохранив уравнение, а потом снова посмотрел на Горди.
— Как называется твой файл?
— Убийство.
Шан удивленно расширил глаза, быстро проверил совершенно серьезную
— Многообещающе.
Уголки губ у Горди раздвинулись, но это никак нельзя было назвать улыбкой. Он стиснул колено обеими руками.
— Да, сэр.
«Убийство» оказалось системой взаимосвязанных уравнений, обманчиво простых, как танка. Когда Шан их прочел, его пальцы, лежавшие на клавиатуре, похолодели. Он снова посмотрел на Горди, сидевшего так тихо-тихо, но буквально вибрировавшего от напряжения.
— Выглядят весьма красиво. Ты не будешь очень возражать, если я составлю собственные?
Взгляд юноши стал чуть менее напряженным.
— Я надеялся, что вы это сделаете.
— Хорошо. Дай мне несколько секунд, пожалуйста. Налей себе чего-нибудь выпить, дитя. И будь добр, принеси мне бокал красного вина.
— Да, отец.
Перемена меланти — и очень нехарактерная для Горди. Ведь он был еще подростком, и его переполняли глупые понятия о том, что такое чувство собственного достоинства. Шан снова сосредоточился на экране:
Пятнадцать минут спустя он отодвинулся от стола, взял бокал, пригубил вино — и только потом посмотрел на дожидавшегося его юношу.
— К сожалению, я должен признать, что твои расчеты кажутся в высшей степени точными. Мои собственные выкладки показали, что взрыв произойдет на восемь наносекунд раньше, но я подозреваю, что это просто отражает разницу в нашем возрасте. Юности свойствен оптимизм.
У Горди снова плотно сжались губы, а в карих глазах сверкнули слезы.
— Я сделал модель, — проговорил он, и его голос сначала сел, а потом по-петушиному сорвался. — В наихудшем случае погибнут все, Шан.
— Именно поэтому он и называется наихудшим. — Он поставил стул на задние ножки и выпил еще глоток вина. — Не воспринимай все так болезненно, дитя мое. Ты дал предупреждение. Заплата на той трижды проклятой гондоле является неприемлемым источником деформирующих нагрузок. Если нам понадобится провести быстрый маневр — или если нам придется одновременно маневрировать и стрелять, — то… пф! И, как ты сказал, все погибают.
Он пожал плечами.
— Значит, остается только пойти и провести нормальный ремонт.
Горди изумленно воззрился на него:
— Когда вокруг столько икстранцев?
— Ну, — проговорил Шан с равнодушием, которое Присцилла сразу же опознала бы как притворное, — не думаю, чтобы они собирались в ближайшее время улететь.
— Ты не пойдешь туда чинить гондолу!
Шан замер, не донеся бокал к губам. На его лице отразилось изумление.
— Извини,
— Ты прекрасно все слышал.
— Ну, если ты настаиваешь, то слышал. — Он отошел к бару, поставил полный бокал рядом с графином красного вина, а потом с хмурым видом повернулся к ней. — Мне следует напомнить, что капитан этого корабля — я?
— Тем больше причин, чтобы ты оставался на месте, а на ремонт отправил кого-нибудь другого! — воскликнула она.
Ее тело было напряжено, как натянутая струна, а исходившие от нее волны страсти были такими мощными, что у Шана заныли зубы.
Он глубоко вздохнул.
— И ты уже придумала, кто это должен быть? — осведомился он с легкой иронией.
Присцилла снова сверкнула глазами.
— Да, придумала. Я.
— О, гораздо лучше! — одобрительно проговорил он, и теперь его иронии нельзя было не заметить.
Вспышка жара у его щеки послужила для него достаточным предупреждением: он успел сосредоточиться и ПОДУМАТЬ прежде, чем вино выплеснулось из бокала и, получив направление от гнева Присциллы, рассыпалось дождем капель почти у самого его лица.
— Какой ужас, — тихо сказал Шан, глядя на ковер. — Похоже, мы набезобразничали, Присцилла.
— Набезобразничали…
Она казалась ошеломленной, что было вполне понятно. Для того чтобы переместить значительное количество вина на определенное расстояние с такой скоростью — и при этом не разбив бокала, понадобилось немалое количество точно настроенной энергии. Она закрыла глаза и прошептала что-то (Шану показалось, что это прозвучало очень похоже на «Матерь, даруй мне терпение»), а потом снова их открыла.
— Шан, — осторожно спросила она, — что это?
— Это? — переспросил он, а потом мысленным взором увидел, как выглядит со стороны построенная им защита, и улыбнулся. — А, это! Ну, не знаю, как это вышло, Присцилла, но мне вдруг показалось, что ты собираешься выплеснуть мне в лицо бокал вина. Принимая во внимание такое впечатление, я счел полезным устроить какую-нибудь защиту. И, по-моему, получилось довольно славно — особенно если учесть, как мало у меня было времени. Но теперь я вижу, что мне следовало устроить нечто более… объемное, потому что ковер теперь весь забрызган и…
— К черту ковер! Шан…
Прилив совсем иной страсти захлестнул его, и он почувствовал, что у него увлажнились глаза. У Присциллы слезы потекли по щекам. Она стремительно бросилась к нему, обхватив его лицо ладонями.
— Шан, ради всего самого дорогого, не выходи туда! Что-то… что-то ужасное случится. Я…
Он осторожно поднял руки, погрузил пальцы в ее черные кудри и пристально заглянул ей в глаза.
— Предсказание, Присцилла? Что-то, в чем ты совершенно уверена?
Его ладони намокли от ее слез. Ее неуверенность отразилась в ее взгляде еще до того, как она покачала головой.