План "Б"
Шрифт:
Это было уже слишком. С этим надо было что-то делать! Но что?
Мозг с готовностью подсказал решение. Правда, почему-то в виде картинки: маленький Геракл душит змею. Ага, сообразил Никита: значит, ему следует задушить интерес к зеленоглазой крале.
Воображаемый Геракл немедленно сжал пальцы. Раздался хруст, маленькая красивая головка бессильно провисла, но на последнем издыхании выплюнула жало.
Линев вздрогнул…
Основание мизинца пронзила боль. Показалось или нет, но ее источником была черная точка
Попытка приблизить ладонь к глазам не увенчалась успехом. Мышцы, будто парализованные (не ядом ли?) не слушались. Зато мысли неслись кувырком…
Подхваченный вихрем нового наваждения, Никита окунулся в свою сокровенную мечту, но переиначенную на иной лад.
Он мечтал о Доме и Саде — месте, где можно гулять, думать, писать, не размениваясь на суету. Как у Булгакова. Главное свойство великих книг — многогранность. О чем «Мастер и Маргарита»? О Боге, дьяволе, издержках советских реалий? Линев полагал: о борьбе Покоя и Суеты. Его Покой состоял из Дома и Сада.
Чаще всего Линев видел себя в кабинете. Просторная комната с окном во всю стену, огромный письменный стол, старинный, с множеством ящичков и выдвижных панелей, на столешнице чернильный прибор, литая медь и хрусталь. Окно в комнате постоянно раскрыто и легкая кружевная занавеска слегка колышется, будто дышит, чтобы навевать на хозяина кабинета вдохновение.
Кабинет — помещение рабочее. Для творческих замыслов существовала гостиная с камином и креслом. Там вечерами, сидя у огня, он смотрел на пляшущие языки пламени, вспоминал, фантазировал, мечтал.
Кресло стояло строго посередине каминного проема. Для второго кресла места в гостиной не было, так как присутствие гостей мечта не предусматривала. Дом находился в Пустоте и Тишине и имел назначение отгораживать, отстранять от всех и вся.
Третьим местом силы было крыльцо. Пять высоких ступенек, устроившись на которых так приятно было отдыхать, курить, наблюдать за собаками — черными, лохматыми, неведомой породы огромными овчарками Джимом и Джиной. Дым сигарет дразнил ноздри, согревал легкие; псы носились по лужайке, забавно возились друг с другом; деревья чуть колыхал ветер, листья дрожали. Вокруг стояла осень — пора зрелости и урожая. Время собирать камни.
Так мечта виделась всегда. Однако сегодня привычный порядок был нарушен. В Доме появилась женщина. Естественно, она. Стерва с таинственными смарагдовыми очами, фигурой виолончели и притягательностью магнита.
Мало того женщина не просто появилась в Доме. Он сам привел ее. Сам поселил рядом. Сказал: «Все мое — твое! Только будь!» Разрешил заходить в кабинет, куда не пустил бы никого и никогда. Разрешил мешать, читать рукописи, болтать ерунду.
— Милый, можно к тебе? — дверь в кабинет приоткрылась.
Нет…подумал Никита в реальности.:
— Да, да, конечно, — ответил он в воображении.
— Я вхожу, — зеленоглазая подошла к окну, выглянула в сад.
Тонкое платье растворилось в лучах света. Очертания бедер, талии стали очевидны…
— Ой, что там? — перегнувшись через подоконник, женщина что-то с интересом рассматривала за окном и дразнила. Попка, круглый, упругий задик, подрагивая, поднимался, опускался, ходил влево-право.
Никита в видении облизал в раз пересохшие губы. Он был молод. И обожал эту женщину. С каштановыми, до плеч, волосами, невысокую и стройную.
— Иди сюда, — позвал чуть хриплым голосом.
— Не пойду, — отказалась любимая и через минуту устроилась у него на коленях. — Подожди, я хочу почитать.
Женщина взяла исписанные листы (в мечтах Никита писал на бумаге!). Впилась глазами. Он ждал. Она не любила, когда мешали. Он ждал. Она читала.
— Где ты взял такие слова? — спросила, наконец, строгим тоном. — Откуда?
Никита в мечте пожал плечами. Слова рождались без его ведома, а, возможно, и участия, а затем перетекали на бумагу. Этому он был свидетелем. Но откуда брались? Если б знать…
— Ты — гений….
Слышать подобное было чертовски приятно. Даже признанным мастерам необходимо одобрение. Уверенность в собственных силах — вещь хрупкая, а восхищение в любимых глазах весьма способствует установлению нормальной мужской самооценки.
— И нахал, — договорила женщина. Полураздетая. Пока она пела дифирамбы, некоторые время напрасно не теряли, — но я тебя люблю и ничего не могу поделать. Старалась все утро — не получается.
— Что ты шепчешь? Я ничего не слышу.
— Я тебя люблю!
— Что?
— Люблю!
— Что-что?
— Ах, бессовестный! Так знай: люблю, обожаю, жить не могу, дышать и спать, разорвала бы на маленькие кусочки и съела бы без остатка. Понятно?
— Не очень. Сложно излагаете, мадам. Надо бы попроще, понагляднее. С примерами, — он отодвинул кресло, поднялся.
— Я еще почитаю, — запротестовала женщина.
— Конечно, но чуть позже…
Матрас ухнул пружинисто под тяжестью шестидесяти килограммов и тяжело вздохнул еще под восьмьюдесятью пятью.
Потом они сидели на крыльце.
У женщины был огромный живот и беспредельный покой в душе.
— Еще долго? — он погладил живот.
— Ты спрашивал полчаса назад.
Он вздохнул, действительно, и предложил:
— Пойдем в дом. Становится прохладно…
…
Видение оборвалось внезапно, и Никита растерянно огляделся. Квартира, диван, бормотание телевизора…А где же Дом и Она? Он еще плохо соображал. Но с каждой секундой в сознание обретала силу страшная истина: все пропало, капкан захлопнулся. В воображаемой гостиной у камина стояло два кресла. Два! Два! Это значило, что зеленоглазая чаровница стала полноправной хозяйкой в его Доме, и обратного хода теперь уже нет.