План «Ост». Как правильно поделить Россию

Пиккер Генри

Гитлер не только юридически, но также и морально был бы совершенно прав, рассматривая японскую войну против Америки как желательную отвлекающую операцию помощи, которой она могла бы быть для Германии. Но он мог бы с той же холодной улыбкой смотреть на нее, как Япония наблюдала немецкую войну против России. К тому же он ведь тоже ничего не мог сделать для того, чтобы Япония оказывала ему какое-нибудь активное содействие. И он не был тем человеком, который позволил бы оказывать влияние на свою политику сентиментальным чувствам, в особенности в отношении Японии, об этом даже не требуется говорить.

Нет, не японское нападение на Пирл-Харбор побудило Гитлера самому ввести Америку в немецкую войну, от чего он ее раньше по мере сил удерживал, а успешное русское контрнаступление

под Москвой, которое подтверждало интуитивный вывод Гитлера, «что победа больше не может быть достигнута». Об этом можно говорить с некоторой уверенностью. Но это не объясняет поведения Гитлера. Даже рассматривая это как шаг отчаяния, объявление войны Америке не имело никакого смысла.

* * *

Было ли это объявление войны завуалированным призывом о помощи? Ведь в декабре 1941 года выявилось не только то, что потом подтвердилось в дальнейшем ходе войны – что Россия с ее более чем двумястами миллионами населения была просто мощнее, чем Германия с ее восьмьюдесятью миллионами. Выявилось и другое: когда русскому народу стали ясны намерения Гитлера, немецкой силе была противопоставлена сила русского народа. С этого момента был ясен также исход: русские были сильнее прежде всего потому, что для них решался вопрос жизни и смерти.

Контрнаступлением под Москвой русские доказали свою вновь обретенную волю к борьбе. Мгновенной «наполеоновской» катастрофы при двойном действии русского наступления и русской зимы удалось избежать не в последнюю очередь благодаря силе воли Гитлера. Но можно себе представить, что Гитлер теперь хотел вызвать англо-американское западное вторжение в Германию, чтобы, по меньшей мере, проиграть войну не против России, а против западных держав, от которых побежденная Германия могла надеяться на более мягкое обращение. Однако против этого говорит то, что тремя годами позднее, когда дело действительно дошло до выбора, лучше ли принять смертельный удар с Запада или с Востока, Гитлер сделал обратный выбор. Против этого говорит также и то, что Гитлер точно знал американское отставание в мобилизации и вооружении: зимой 1941/42 годов западные державы при всем их желании были еще неспособны к вторжению, американцы еще меньше, чем англичане.

Или Гитлер надеялся через создание американо-английско-русской коалиции, которая могла быть только очень неестественной коалицией, посеять разлад среди его врагов? Может быть, он особенно верил в то, что как раз Америка с Россией очень скоро должны вступить в спор, который он тогда мог бы использовать, чтобы вытащить голову из гильотины? Это было бы в ситуации, в которой «победа больше не может быть достигнута» хотя и спекулятивное, но вообще говоря, не совсем нереалистичное обстоятельство. Россия и Англия/Америка действительно, в последующем ходе войны многократно и очень серьезно спорили друг с другом, в 1942 и 1943 годах о «втором фронте в Европе», в 1943 и 1944 годах о Польше, и наконец, в 1945 году о Германии (при этом, конечно, Англия Черчилля была много более настойчивым спорщиком, чем Америка Рузвельта).

То, что позже стало «холодной войной», подготавливалось уже во время Второй мировой войны. И даже в 1941 году не требовалось ясновидения, чтобы считаться с таким развитием. Но только потом, когда оно началось, Гитлер не предпринял ничего, чтобы его использовать. Вероятно, он мог бы получить сепаратный мир с Россией на основе статус-кво 1942 или даже 1943 года (когда русские одни, истекая кровью из тысяч ран, несли на себе почти весь груз войны и напрасно требовали «второго фронта в Европе»), но он всегда отбрасывал от себя эту мысль. А возможность мира с Западом он упустил вследствие чудовищных преступлений, совершенных как раз после 1941 года.

* * *

При поиске мотивов необъяснимого для Гитлера объявления войны Америке указывают только на предположения, так как он сам свои мотивы не открыл. Это объявление войны является не только самой непонятной из ошибок, с которой он превратил почти полную победу в 1940 и 1941 годах в неизбежное поражение. Оно было также самым единоличным

из его многих личных решений. Прежде, чем он объявил об этом перед созванным для этой цели заседанием рейхстага, он не говорил об этом ни с одним человеком: ни с генералами его воєнного окружения, с которыми он с начала войны против России проводил большую часть своих дней; ни с министром иностранных дел; ни со своим правительственным кабинетом, который он уже с 1938 года никогда больше не собирал. Но перед двумя иностранными посетителями, датским министром иностранных дел Скавениусом и хорватским министром иностранных дел Лорковичем, он уже 27 ноября вел странные речи, которые были записаны.

В это время русское контрнаступление еще не началось, а немецкое наступление на Москву было только остановлено. «Я также и здесь действую без эмоций», – сказал он. «Если немецкий народ однажды не будет достаточно сильным и не будет готов жертвовать собственной кровью ради своего существования, то он погибнет и будет уничтожен другой, более сильной державой… Я не буду тогда оплакивать немецкий народ».

Чудовищные слова. И ведь в 1945 году действительно вышел приказ Гитлера взорвать все, что еще оставалось в Германии, и отнять у немецкого народа любую возможность выживания – то есть наказать уничтожением за то, что он показал себя неспособным к завоеванию мира…

Цели Германии в войне против СССР

(из статьи Дитриха Айххолъца «Об ответственности германских элит за агрессивную политику и преступления нацизма») [3]

Дитрих Айххольц – член правления Берлинского общества по изучению фашизма и мировой войны, в прошлом сотрудник Центрального института истории Академии наук ГДР, а также профессор Грейфевалъдского университета им. Э.-М. Арндта и Берлинского Технического университета. Специалист по экономической истории XIX—XX вв. и истории Второй мировой войны.

3

Перевод с немецкого О. Вишлева

Поскольку мы в основном будем говорить о военных целях в отношении СССР не столько Гитлера и его ближайшего окружения, сколько «старых» германских элит, представлявших, прежде всего, немецкую промышленность и банки, то дадим определение термину «старые» элиты. К «старым» элитам мы относим военное руководство, высшую бюрократию, в частности во внешнеполитическом ведомстве, а также лидеров германской экономики – «хозяйственные элиты». Использование прилагательного «старый» позволяет отделить эти круги от кадров нацистской партии (НСДАП), не имевших статуса элиты ни до 1933 г., ни впоследствии в ФРГ, а приобретших и сохранявших его лишь в период гитлеровского господства. Что касается термина «хозяйственные элиты», то здесь мы придерживаемся его традиционного понимания и относим к хозяйственным элитам «крупных промышленников, банкиров, высший менеджмент концернов и крупных предприятий; то есть обладателей властных позиций в экономике».

Анализируя цели Германии на Востоке Европы во Второй мировой войне, прежде всего, зададимся вопросом, насколько они отличались от целей, преследовавшихся ею в этом регионе в годы первой мировой войны. Сравнение целей Германии, а значит и ее элит, в двух мировых войнах позволяет нам с полным основанием говорить о том, что они обнаруживают большое сходство, в том числе в деталях. Отметим также, что до первой мировой войны и сразу после нее, то есть до появления Гитлера на политической сцене и независимо от него, германское общество было заражено экспансионистскими идеями. Лозунг о «жизненном пространстве» на Востоке и прочие геополитические планы, расовые и колонизаторские идеи, империалистические внешнеэкономические установки, а также возникшие после поражения Германии в Первой мировой войне и революций в России и Германии в 1917—1918 гг. реваншизм и антибольшевизм являлись составной частью этой идеологии.