Планета Харис
Шрифт:
Звездолет двигался бы со сверхсветовой скоростью и имел бы мнимую массу. Псевдовещество!!! Вот чем стал бы (на это время?) звездолет.
Разрывы пространства… Склеивание частей, отдаленных друг от друга миллиардами световых лет. Процесс, конечно, катастрофический… Сверхвзрыв… Но… если бы… Получить хотя бы косвенную информацию о сопряженных Мирах. Открытый, хотя и жуткий, путь в забесконечность.
Но как можно искусственно деформировать свойство пространства и времени? Только одно: сильные гравитационные поля. И человек полетит к звездам, хоть поперек времени!
Будущее, несомненно, решит
К столу! Надо работать. Как мало сделано, как медленно он подвигается вперед, а время льется так быстро. Если бы немного замедлить время. Время!
6
ВЕК УХОДИТ, ВЕК ПРИХОДИТ
А там своя, иная даль.
Подлетая к Москве, Рената настолько волновалась, что, когда самолет пошел на снижение и она увидела Москву с высоты — золото и пурпур осенних парков и блеск стекла на солнце, у нее на мгновение потемнело в глазах.
Рената очень любила Москву. Уезжая, она знала, что всю жизнь будет возвращаться в Москву и грустить, что не может в ней жить, но она никак не могла предполагать, что вернется так скоро и через столько лет. Она понимала, что, как и родное Рождественское, Москва должна измениться неузнаваемо, что это будет иной город с иными людьми.
Город, огромный, разлившийся, как океан, почти вплотную подступивший к таким городам, как Владимир, Рязань, Тула, Калуга, Тверь. В то же время бережно, как и исторические памятники, были сохранены рощи, леса и перелески, реки и озера. Порой, чтоб сохранить зеленую рощицу или заливной лужок, город взбирался на высокие ажурные мосты и повисал под облаками, как голубой мираж.
Рената жадно приникла к окну, а внизу, все приближаясь, мелькали башни, купола, мосты, непонятные геометрические конструкции, что-то яркое, слепящее, и только рощи были как рощи, как тысячи лет назад.
На аэровокзале она спросила кого-то, где справочная, ей показали на длинный ряд пластмассовых разноцветных кабинок. Там было что-то вроде телеэкрана с клавишами внизу и вращающаяся круглая табуретка.
Рената села и неуверенно нажала первую клавишу. На экране возникло приветливое девичье лицо.
— Мне бы… гостиницу… — запинаясь, выговорила Рената. Девушка на экране кивнула.
— В каком районе?
— Можно в центре?
— В прежнем центре? Там старые гостиницы, нет таких удобств. Обычно все хотят… «Россия» вас устроит?
— Спасибо. Это где?
Девушка посоветовала взять электромобиль и, пожелав удачи в столице, исчезла.
В электромобиле Рената немного успокоилась. Она опустила стекло и невольно отметила чистоту воздуха. Словоохотливый водитель всю дорогу рассказывал ей о Москве. Он еще помнил старые такси.
— Вымирает моя профессия, — вздохнул водитель, — переходят на автоматическое управление. Но на мой век хватит: не всякий доверится автомату, некоторые просто не терпят автоматы. Взять хоть мою жену: будет опаздывать, а на автомат нипочем не сядет… троллейбусный парк у нас целиком автоматический, так она больше не ездит троллейбусами. Она у меня в Институте Личности работает лаборантом.
— А что это за институт?
— Ну, если кто почувствует себя несчастным, или своей жизнью не удовлетворен, или недоволен чем — туда обращаются.
— И им помогают?
— Ну а как же! Иногда человеку кажется, что он способен на нечто большее, чем то место, что он занимает в жизни. Жизнь-то ведь одна. Страшно, если проживешь ее, не использовав всех своих сил, ума и способностей. Вот он и идет в институт и требует себе труда по способностям, чтобы полностью проявить себя. Вы не возразите, если я закурю? Да, так Институт Личности!.. Там ведь лучшие психологи, врачи, педагоги, экономисты, социологи — самые крупные специалисты по кадрам.
— Простите… А вы удовлетворены вашей работой? Вы сами обращались когда-нибудь…
Водитель рассмеялся.
— Так и ждал от вас этого вопроса. Меня несколько раз товарищи выдвигали в начальство, но я каждый раз сбегал к своей баранке, к своим пассажирам. Вы на время в Москву или совсем?
— Хочу жить в Москве.
Водитель лукаво взглянул на Ренату. Пожалуй, ему было не менее семидесяти.
— Что-то не по-современному. Сейчас больше норовят на лоно природы — лес, горы, море, реки. На стройки в океане многие едут. Молодежь ныне больно строгая пошла. И это не так, и то не так. Осуждают нас, стариков. Можете себе представить? Мебели лакированной не признают. Роскоши им не надо. Одеваются как-то строго. Вкус к простоте у них. А уж нетерпимые! Нам/ бывало, какую пьесу ни покажи, раз заплатил деньги за билет — сядешь и смотришь. А они, если не понравится, сразу уходят после первого действия. Как-то мы со старухой одни на весь зал остались. Пришлось тоже уйти: что ж артистам, для нас одних играть? Рассердился я тогда сильно. Спрашиваю внука Владлена, чем же плоха пьеса? Ни одной, говорит, свежей мысли.
Я читать люблю. Всю жизнь собирал библиотеку, думал, внуку оставлю. Подарил ему еще при жизни, все равно вместе, живем. Так он больше половины книг выкинул, тоже, значит, своих мыслей нет…
Вы не видели нового центра? Любопытно взглянуть, если не видели. Дома все в воздухе, вроде как на мостах, а внизу лужайки, каналы, розы цветут.
Ну, вот и приехали. Всего вам доброго. Желаю подобрать работу по душе. А если на душе смутно, идите в Институт Личности прямо к моей жене, она направит к кому следует. Спросите Катерину Михайловну, вам сразу укажут.
Водитель улыбнулся, хотел что-то еще посоветовать, но кто-то уже поспешно садился в электромобиль.
Рената вошла в гостиницу. Ей дали одноместный номер на шестом этаже. Чистая квадратная комната, довольно уютная, с окнами в сторону Кремля. Одна стена превращена, в экран для телевизора — матовое выпуклое стекло, сбоку масса клавишей, переключателей. Можно подключиться к любому театру или концертному залу.
Рената постояла у окна — там внизу текли сплошным потоком яркие обтекаемые машины и толпы людей, они словно завихрялись в конце площади. Подошла к телефону с небольшим экраном — звонить было некому — и бросилась на постель, лицом вниз. «Одна во всем Мире!» — с отчаянием подумала она и всплакнула. Не будет ни отца, ни друзей, ни ее современников…