Планета матери моей. Трилогия
Шрифт:
Веисов спросил, не хочу ли я сперва осмотреть хозяйство. Его одернул Афганлы, председатель районного комитета народного контроля:
— Народ дожидается с утра этого собрания! Всем хочется послушать нового секретаря. Да и самим высказаться, а то ты никому рта не даешь раскрыть.
— Но я не собирался произносить речи, — досадливо сказал я. — Мы хотели вместе с колхозным активом разобраться в жалобах.
— Напрасно торопитесь, товарищ Афганлы, делать заявления от имени других, кто чего хочет! — протянул Веисов с миной разобиженного мальчика. — Есть слова на языке, а есть в сердцах, они ценнее.
— Поток жалоб из Чайлага серьезный сигнал, дорогие товарищи. — Я решительно прервал их застарелый спор. — Что-то у вас здесь неладно. Боюсь, народ больше приучен к высокопарным речам, чем к повседневной заботе, которую мы обязаны проявлять к его нуждам. Речи речами, а Гасан тем временем приобретает втридорога шифер; Мамед, чтобы выхлопотать законную пенсию, напрасно обивает пороги райцентра; Али, пока не даст взятку, не может свезти на базар фрукты из собственного сада. Нормальное это положение?.. — Не дождавшись ответа, я переменил тон: — Поскольку мы не назначали схода заранее, я хочу принять предложение председателя и сначала пройти по всем службам, чтобы последующий разговор с колхозниками имел уже конкретный смысл.
Скотоводческая ферма выглядела издали весьма солидно. Четыре коровника из белого камня, который искрился на солнце, влажный от недавнего тумана. Однако вблизи впечатление менялось. Постройки были старые. Крыши прохудились. Поверх соломенных снопов, которыми наскоро залатали дыры, лежали камни, чтобы легковесную кровлю не развеяло ветром, и эти камни очень напоминали стаю нахохлившихся угрюмых воинов. Возле ворот нас встретили скотники. Мужчины были в грубых сапогах, у женщин подолы юбок высоко подоткнуты. Один председатель шагал прямо по лужам, словно не замечая их, и не терял хорошего расположения духа.
На доске у входа ближайшего к нам хлева был вывешен список кличек животных и цифры их ежедневного удоя. В небольшом загоне сгрудилось десятка два унылых коров, которых никак нельзя было назвать дойным стадом. Я решил, что это больные или увечные животные, которые дожидаются ветеринара. Они меланхолично двигали челюстями, мусоля скудную жвачку.
— Вы разве не выгоняете стадо на пастбище?
Вопрос был обращен ко всем, но вперед выступил солидный мужчина, который поспешил представиться:
— Фаттахов. Заведующий фермой.
— Прекрасно. Значит, вы мне и ответите: почему среди бела дня коровы стоят в хлеву?
Фаттахов неторопливо откашлялся.
— С будущего года стараниями нашего уважаемого Ибиша начнет действовать зеленый конвейер. Первый участок расположен вблизи Ледяного родника. Вы, должно быть, проезжали? Впоследствии намечаем расширение культурных пастбищ.
— Уважаемый Ибиш — это пастух?
— Смотритель скота, — поправил Фаттахов.
— Пока здоров, спешит себе поминки побогаче справить, — насмешливо ввернул вполголоса один из молодых скотников.
Председатель шепотом спросил в сторонке:
— Ибиша нет сегодня на работе?
— Поехал в город, сыну мотоцикл покупать. Или легковую машину. Точно не знаю.
— На легковушке будет коров вывозить на луг, — явственно раздалось у меня за спиной. Я замедлил шаг, тот же голос добавил громче: — Его сын на легковушке покатит, а доярки будут вслед смотреть. Их отвезти домой некому. Добредут поздней ночью, впотьмах. Такие у нас порядки! Ибиш разве пастух? Да он чистый бай, старорежимный староста! Хочет — пасет, хочет — нет. Всеми распоряжается. У него дома целое стадо упитанных баранов. Зачем ему шелудивые колхозные коровенки?
Я обернулся:
— Как ваше имя?
— Эх, секретарь! Записывай тогда всех подряд. Обида у нас общая.
Парень был совсем еще безусый.
— Ты учишься в школе?
— Бедная учительница устала от просьб! Я часто пропускаю занятия. Кому-то надо ведь и буренок пожалеть! Подсобляю матери на ферме. А сыновей своих пусть уж Ибиш-киши учит! Все трое, видать, прокурорами станут…
— Секретарь, не спеши поворачиваться к нам спиной, — догнал меня низкий женский голос — У нас много на сердце накипело.
Рослая женщина бесцеремонно оттеснила Фаттахова и выступила вперед:
— Не думай, мы жалуемся не на нужду. Достатком не обижены. И план выполняем, от людей не отстаем. Но посмотри-ка на этих доярочек: взрослые девушки, цветут как горные маки, а ни одна не просватана! Что ж, им так и сидеть жизнь в отцовском углу?
Безусый парень пояснил, осклабившись:
— Тетушка Пюсте любит качать права!
— Вот ты пришел к нам, руководитель дорогой, по своему желанию, без зова. Спасибо тебе за это. Но помоги нашим невестам! Сваты требуют теперь в приданое не корову, а полированную мебель. Мать этого насмешника Салтын-ханум так и заявляет: «Невестка без заграничного гарнитура в доме мне не нужна!» Так распорядись, чтобы в сельпо привезли какие-никакие венгерские кушетки или там финские серванты, тьфу на них!
В «домике животновода» из двух комнат одну занимал отсутствующий Ибиш, а во второй по очереди отдыхали доярки. Здесь было тесно от двух казенных столов и сгрудившихся табуреток. Стены украшались выцветшими плакатами и фотостендом, посвященным позапрошлогоднему юбилею одного известного писателя…
— Народ возле клуба состарился от ожидания, пока вы секретаря в навозе держите! — раздались недовольные голоса за дверью.
Я выглянул. Дородный мужчина, перебирая четки из слоновой кости, повелительно прервал ропот:
— Идите-ка по своим местам, здесь вам не кино. Где кого надо, там и держим!
Я сразу угадал в нем таинственного «смотрителя стад», и, сознаюсь, он мне не понравился. Нарочно минуя его взглядом, я ответил тетушке Пюсте:
— Обещаю позаботиться о ваших бесприданницах. Добрые дела не следует отодвигать в сторону. К тому же на одной из машин Ибиш-киши отныне будут возить девушек.
— Милый ты наш братец! Вот за это спасибо. Раньше одни парни нажимали на сигналку: дуд, дуд: А теперь мы, женщины, задудукаем. Еще как!