Планета матери моей. Трилогия
Шрифт:
Я позвонил Латифзаде, заместителю по идеологии:
— Вы видели список председателей колхозов?
— Проглядел. Вообще-то этим у нас занимается первый секретарь… А что?
— Ничего. Благодарю. — Я положил трубку.
Мои личные воспоминания о колхозных перевыборах были весьма скудны. В первый военный год крестьянский сход прошел горячо и заинтересованно. По радио тогда еще никого не созывали да и объявлений не вывешивали. Уже за несколько дней селение гудело! Помню наскоро намалеванный лозунг: «Проведем собрание с большевистской критикой!» Слово «критика» было малознакомо; в школе его не употребляли. Но на сходе заговорили о недостатках, и я понял, в чем дело. В одной бригаде до сих пор не кончили пахоту. На мельнице не выписывают квитанций. Поливные канавы не очищены. Дети председателя не вышли на общий субботник. Водовоз жаловался: просил у бригадира пару волов, чтобы месить саман для кирпича, а тот его обругал: «Сам топчи грязь, если тебе нового дома захотелось!» «Бригадир прав, — сказал председатель, — волы нужны колхозу». Но водовоз возмутился: «Ты горазд критику душить! Не надо нам такого председателя!»
Когда я уже учился на водительских курсах, перевыборные баталии длились по трое суток, пока наконец сельчане не сказали тогдашнему руководителю района: «Есть у вас толковый человек на примете — привозите. Пощупаем, что за птица. Но если и он станет радеть «своим», такого нам даром не надо!»
Пробежав все это мысленно, я снова набрал номер Латифзаде:
— Может быть, соберем у меня актив? Поговорим о будущих колхозных председателях. Какие люди нам нужны?
— Я передам ваше распоряжение Сейранову.
Работая уже больше двух недель бок о бок с Латифзаде, я все пытался разобраться в его характере. Бросилось в глаза, как он ел: откусывая хлеб, держал раскрытую ладонь возле рта, ловил крошки. Когда трясут тутовое дерево, тоже расстилают палас под ветвями, чтобы ни одна ягодка не затерялась. Ел он обстоятельно, со вкусом. А вот говорил бесцветно, готовыми газетными фразами: «Меры будут приняты», «Указания даны», «Решение поэтому вопросу готовится…» Ударение у него ставилось всегда на последнем слове, что придавало речи нудную искусственность.
Ну, а что еще, кроме чисто внешних примет, мог я сказать о Латифзаде? Пожалуй, пока ничего. В Баку его рекомендовали мне как «надежного работника», хорошо разбирающегося в идеологических вопросах. Но такова обычная дежурная характеристика! Обо мне тоже сказали: надежный товарищ. В нас обоих предполагалось одинаковое качество: уменье руководить. А ведь мы такие разные! Я был бы более польщен, услышав о себе: справедливый, бескорыстный, располагающий… Конечно, слово «надежный» многозначно. Оно исключает, например, корыстолюбие — болезнь последнего времени. В ловушку стяжательства попадают даже заслуженные люди, облеченные большим доверием, на высоких постах. Одними заклинаниями «чур меня, чур!» от гнусного поветрия не спасешься. Нужно хирургическое вмешательство. Резать придется по живому…
Когда я работал на автобазе, наше с Икрамовым упорство и нетерпимость к плутням уже стали приносить плоды. «Левые» рейсы прекратились. Но как влиять на людей, которые сами привыкли распоряжаться? Их болезнь не видна постороннему глазу и именно поэтому проникает глубоко, как безобразная опухоль.
«Надежность» Латифзаде, разумеется, ценное качество. Оставалось научиться работать с ним рука об руку.
Мой кабинет дружно заполнялся, и я искал первые слова:
— Вы знаете, по какой причине вас пригласили? Не станем же терять времени. У меня всего одно предложение: перечтем сообща список кандидатов, выскажем свои соображения, а потом доведем наши рекомендации до сведения колхозников. Дадим им время обдумать и подготовиться. Какие будут мнения?
Все молчали. Латифзаде с недовольным видом возразил:
— До выборов два месяца. О чем говорить с колхозниками?
— Вы считаете, мы опоздали?
— Да нет, что вы! Совсем наоборот. Преждевременно. Если уже сейчас сообщить им, что в колхозном руководстве намечаются перемены, это же вызовет полнейший хаос! Посеет анархию. Ни о чем другом и говорить не станут.
— Неужели так-таки ни о чем? — с наигранным простодушием удивился я.
Латифзаде приосанился и посмотрел на меня сожалеюще:
— Конечно, вы привыкли иметь дело с рабочим классом, товарищ Вагабзаде. У него самосознание гораздо выше. Тот или другой директор, рабочие будут выполнять свои обязанности с полной отдачей. Трудовой накал…
Чтобы не дать ему съехать на колею обкатанных фраз, я прервал:
— Хорошо. Посмотрим сначала, какими кадрами мы располагаем и кого наметили. Я читаю: колхоз «Красный Азербайджан», председатель там товарищ Веисов…
По кабинету прошел подавленный вздох. Прошелестел странный шепот, похожий на движение занавесок при сквозняке.
Послушаем сперва мнение председателя районного комитета народного контроля товарища Афганлы Эйваз Шамси оглы, — сказал я.
После столкновения в Чайлаге Афганлы в райкоме не показывался, и было трудно судить, повлияли ли на него тогдашние события. Сегодня, входя в кабинет, Афганлы чересчур крепко пожал мою руку. Но сел подальше и не отрывал глаз от пола. Это наводило на подозрение, что в резких словах председателя колхоза была своя правота.
— Наше мнение о Веисове не очень хорошее, товарищ секретарь, — осторожно начал Афганлы, блуждая взглядом по сторонам. — Пора очистить колхозное руководство от нечистоплотных в нравственном смысле руководителей. Так делают сейчас в других районах. Если председателем будет избран добросовестный работник, он сумеет подтянуть дисциплину. Дисциплина в колхозе первое дело!
— Разумно, — поддакнул я. — Только мне как новичку, мало знакомому с местными кадрами, хотелось бы услышать от вас факты. А уж затем делать выводы.
Просьба не застала Афганлы врасплох. Он отодвинул стул, выпрямился и закончил пространно и убеждающе.
Однако уже первый «факт» вызвал приглушенные смешки и шушуканье. То был рассказ о… председательской корове! Переселяясь на центральную усадьбу, Веисов привел свою корову к Ибишу и попросил пасти пока вместе с колхозным стадом. Буренка оказалась норовистой, она боднула двух стельных коров, которые скинули до срока. Веисову об этом не сообщили; просто отпилили драчунье рога. Якобы это и вызвало у председателя затаенную ненависть к пастуху, желание отомстить ему.
Судя по настроению собравшихся, давно известный всем анекдот не воспринимался серьезно. Сейранов потер подбородок и бросил косой неодобрительный взгляд на Афганлы.
— Факт отсечения рогов установила ваша комиссия? — не моргнув глазом спросил я.
Отозвался начальник милиции Шамсиев. Он вышел вперед, в голосе его звучало торжество:
— Фотодокументы приобщены к делу, товарищ секретарь!
— К какому делу?
— Суммировав обвинения в адрес Веисова, мы начали следствие.