Планета матери моей. Трилогия
Шрифт:
— Я хотела… у меня добрая весть, Замин. Тебе дают квартиру!
— Вот-как? С какой же это радости? Я порогов нигде не обивал.
— Не знаю. Бумага пришла к нам, по месту прописки. Сами удивились.
Я впервые задумался без запальчивости. А что если Халима не врет? Если Зафаровы ни при чем? Кто тогда мог позаботиться о жилье для меня? Среди поклепов и жалоб была одна анонимка, где я обвинялся в том, что живу в Баку без прописки, да еще в доме, построенном тоже вопреки закону. Когда меня в райкоме спросили об этом, я без утайки рассказал о своем бедственном положении.
Билал воскликнул:
— Конечно, это инициатива райкома! Прекрасный ответ анонимщику. Щелчок по носу. А тебя от души поздравляю!
— Не все ли равно, прописан где-нибудь человек или нет? — недовольно вставила Халима. — Пустой формализм! Я противница всяческих бумажек. Рабство души и тела кончилось, мы живем в век свободного самовыражения.
— Свободы от чего и в чем? — спросил я не очень ласково.
— Вот-вот, — подхватил Билал. — Мы уже часа полтора спорим на эту тему. Никак не придем к соглашению.
Застенчиво усмехаясь, он пояснил, с чего начался разговор. Когда тетушка Бояз собралась на смотрины, сын спросил у нее о сроке свадьбы. Та ответила: регистрация брака уже состоялась, а свадьба будет через год. Билалу это показалось странным, но Халима заявила, что если люди любят друг друга, то какое значение имеет бумажная чушь? Регистрация, свадьба… Все это дело десятое! Они вместе — вот главное. Случай показался мне подходящим, чтобы задать вопрос в лоб. Я произнес самым вежливым беззаботным тоном:
— Значит, вы против регистрации брака, Халима-ханум? Почему?
— Потому что штамп в паспорте может соединить отнюдь не любящих, а даже душевно далеких людей. Мало ли таких случаев? Родители выдавали девушку за человека, которого она знать не знала. Сваты принесли денежный подарок, голову сахара — и сговор готов. Теперь сделать хоть шажок в сторону для нее уже преступление. Женщина попала в пожизненное рабство. Не так ли, Билал?
Тот солидно откашлялся.
— По-моему, женитьба не только биологическая потребность, но и социальный фактор. Полагаться на одно взаимное тяготение полов неразумно. Кампанелла в «Городе солнца» утверждал, что семью надо создавать по совету медиков, обеспечивая тем здоровое и активное потомство. Ну а всевозможное приукрашивание внешности косметикой и нарядами у Кампанеллы не только порицалось, но и жестоко наказывалось. Даже смертной казнью.
— Почему?!
— Потому что все силы человека должны расходоваться на полезный труд. Обезьяньи повадки рискуют перейти к детям. Это опасно для общества.
Кажется, Халима была повергнута в некоторый испуг таким бесстрастным объяснением. Мне захотелось приободрить ее.
— Ну, подобные меры в наше время излишни! Что плохого в том, если женщина нарядна и привлекательна? Хотя главное, разумеется, во внутреннем содержании человека. Каков он как личность?
Халима слушала меня молча, опустив глаза.
— А какое место ты отводишь любви? — не унимался Билал, который обожал отвлеченные споры.
— Любовь извечна. И каждое поколение убеждено, что именно оно восстало за попранное право.
— Но, состарившись, родители принимаются ущемлять права детей, не так ли?
— Это пережиток, — снова самоуверенно вмешалась Халима, — который держится еще в селениях, но в городе давно исчез без следа.
— Ой ли?
— Конечно. Моя мать, например, меня не принуждает.
— Но все-таки делает известные внушения? — настаивал я. — Убеждает, что будущий муж должен обладать тем-то и тем-то?
— У нас получился не разговор, а целое социологическое исследование, — сказал Билал. — Влюбленные обо всем этом не пекутся!
— Если мама что и говорит, то лишь по привычке, исполняя долг, — досадливо настаивала Халима. — Она вовсе не требует от меня повиновения.
— Значит, ты свободна в своих поступках?
— Абсолютно свободна.
— А что, если и твоя мать решила руководствоваться подобным принципом? — едко спросил я. — Если она гнет свою линию и направляет твою судьбу, как находит нужным?
— Не ставь Халиму в трудное положение, Замин. Ответить на такой вопрос вовсе не просто, — прервал меня Билал с некоторым беспокойством.
Но Халима уже сама круто изменила направление разговора, который изобиловало тайными намеками, понятными лишь нам двоим.
— Я хотела бы найти работу себе по вкусу.
— Вы ведь педагог, Халима?
— Да. Но мне не нравится моя профессия.
— И все-таки пошли в этот институт? — удивился Билал.
— Меня привлекла веселая студенческая жизнь, а вовсе не будущее занятие.
— Гм… странно. А что бы вы хотели для себя сейчас?
— Право, не знаю. Любая служба кажется мне скучной.
— Странно, — снова повторил Билал. — Я вот жду не дождусь, когда начну наконец самостоятельно работать. А ты, Замин? Тебе нравится быть шофером?
— Он вовсе не шофер, — живо отозвалась Халима. — У Замина диплом механика широкого профиля. Почти инженерное образование.
— Давайте не будем меня обсуждать, — решительно прервал я.
— Ах, меня вечно преследуют неудачи! — воскликнула обидчиво Халима. — Что ни задумаю, получается наоборот.
Билал рассудительно покивал:
— К сожалению, иначе и быть не может, дорогая ханум.
— Но почему же?
— Потому что вы пытаетесь плыть против течения и не хотите исполнять элементарных требований. Социальное бытие, как и биологическое, построено на определенных законах. Ничего не поделаешь!
— Когда человек вписался в эти законы, он жизнерадостен и полон жажды деятельности, — с охотой подтвердил я.
— Да вы сговорились, что ли, укорять меня?
— Просто у нас совпали мнения. Билал рассуждает как теоретик, а я с практической точки зрения.