Планета матери моей. Трилогия
Шрифт:
— Выходит, одна я беспочвенная мечтательница? — Голос ее дрожал от сдерживаемого плача.
— Что вы, Халима! — поспешно сказал сердобольный Билал. — Вы так молоды, так хороши собою… Перед вами будущее!
— Не утешайте.
Она улыбалась и лила слезы одновременно. Оказывается, бывает и так. Поспешно сдернула шубку с гвоздя и, едва попрощавшись, исчезла в морозном тумане.
Нам с Билалом оставалось только смущенно переглядываться.
14
Меня поджидала еще одна неожиданность. На следующий день дежурный диспетчер не выписал путевые листы моей бригаде. Ахмед, Солтан, Фаик праздно толкались в конце коридора. Ахмед первым заметил меня.
— Слыхал, Замин, о новом распоряжении?
— Каком еще?
— Бригаду собираются перебросить в другое место.
— А как же Боздаг?
— Говорят, появилось более горячее место.
— Мы не пожарные, свой объект не бросим.
Я пустился на поиски Галалы. Поймал его у дверей бухгалтерии.
— Почему нашу бригаду не пускают в рейс?
Он помял большим пальцем нижнюю губу, тихонько присвистнул и по-приятельски подхватил меня под руку.
— Торопыга ты, Вагабзаде. Не приложу ума, как вытерпел девять месяцев в материнском чреве? К лицу ли бригадиру мельтешить, суетиться? Какой пример подаешь водителям? Наберись терпения, все объясню.
— Что опять стряслось? Почему наши ребята без дела слоняются?
— Нет, ты меня прямо смешишь! «Наши ребята»… За родных их считаешь, что ли? Они отцу-матери неважные сыновья. А уж тебе и подавно не братаны! Уважения от них не дождешься.
— Пусть добросовестно работают. Большего мне не надо.
— Зато им от тебя требуется кое-что побольше. Копейку за рейс срезал — значит, кровную обиду нанес!
— Кому это я срезал копейки?
— А на целый месяц посадить ребят на голую зарплату что, по-твоему?
— Сами знаете, работа на Боздаге не сдельная.
— Я-то знаю… Послушай, ты откуда родом?
— Какое это имеет значение? Из Азербайджана, вот откуда.
— Думаешь, я ищу национального героя? Мне просто интересно, кто твои родичи: сунниты, шииты?
— Никакой я не суннит!
— Откуда тогда такое упрямство. Ты же чистой воды самодур. — Галалы говорил таким добродушным тоном, словно был моим дядюшкой и каждое его слово должно идти мне на пользу. — Ах, парень, парень, еще не знаешь, что за варево в котле, а уже просишь ложку. Ты оглянись хорошенько, поинтересуйся, чем живут люди вокруг, о чем между собой толкуют? Разве сидеть за рулем бронемашины и водить мирный грузовичок одно и то же? Да теперь за рупь родную мамашу облапошат! Ты думаешь, стоит лишь крикнуть: «За мной!» — и все кинутся, как на передовой, в атаку?
Речь Галалы текла бесконечно, пар от дыхания не иссякал, и иногда его сухой черный лик целиком заволакивало морозным туманом. Он как бы исчезал из моих глаз.
После январских снегопадов наступила оттепель. Небо освободилось от провислых туч, ветерок ласкал по-весеннему. О зиме напоминали только крепкие утренние заморозки, когда до дна промерзали лужи да забирался под пальто озноб. Видимо, в горах снова бушевали метели.
Стремясь поскорее получить от Галалы официальную бумагу для диспетчера, я незаметно подводил его все ближе к дверям кабинета. Тем более что он с удовольствием продолжал свою откровенную болтовню. Галалы был хитрой лисицей, в присутствии третьего рта бы не раскрыл. Он обожал сплетни, злословье, но только с глазу на глаз. Все вызывало его брюзжание: работа, жена, собственные дети. В человеческое бескорыстие он начисто не верил, ум путал с ловкостью, совестливость называл выдумкой для дураков.
Улучив момент, я спросил с невинным видом:
— Почему нам задерживают путевые листы?
— Кто задерживает?
— Диспетчер. Какой-то он бестолковый…
— Неудивительно! Наш начальник набирает в штат всякое отребье.
— Наверно, у него свой интерес.
— Вот-вот! Золотые слова. Начальство всегда себе на уме. Когда просил тебя не связываться с ним, ты лишь презрительно кривился. А я ведь говорил тебе на пользу. Сохбатзаде коварен как хорек. А какой кляузник! Шепотком, шепотком — и всех перессорит. Вот и нас с тобой чуть врагами не сделал.
— Так вы дадите указание диспетчеру, чтобы не волынил?
— Погоди. В кои веки выдался случай побеседовать по душам. Я ведь твой авторитет подымаю вовсю. В конторе сейчас идет разброд. Ты по глупости связался с Бешеным Афрасиябом, значит, надо тебя выручать. Не спорю: водить грузовик с полной нагрузкой в обе стороны дело распрекрасное. Хотя возникает одна закавыка. Допустим, контора выполнила и даже перевыполнила план. Лично мне от этого тоже капает: денежная премия, почет в управлении. Из других транспортных колонн к нам валом валят за опытом. Учти, первым всегда называю твое имя. В газетах, как застрельщик, фигурируешь именно ты. Моя заслуга! Тем более что ущерба в этом для себя не вижу.
— Но почему же вы тогда возражали?..
— Погоди. Причина имеется, клянусь здоровьем. Шофера стали у нас увольняться. Если бы так пошло дальше, то на всей автобазе остались бы мы двое. Отгадка проста: привыкли подрабатывать на обратном рейсе, класть деньгу в собственный карман.
Он спохватился: не слишком ли откровенен? Выражение лица стало настороженным. Небрежно бросил:
— Ты в бухгалтерию спешил по какому делу?
— Вас искал.
Галалы успокоился. Продолжал прежним тоном, словно и не было никакой запинки:
— Ты, конечно, молодец. Когда последний раз вернулся с полным кузовом металлолома, это произвело фурор. В общем, хочу и дальше делать из тебя героя. Припасен один чудненький рейс, специально для твоей бригады. Из тех, про которые потом трезвонят газеты: в сложных условиях… проявили самоотверженность. Как говорится, приобрети имя смельчака, а там спи хоть на мельнице! — Он зашелся в неслышном смехе, костлявые плечи прыгали под стеганой курткой, глаза зажмурились, а прокуренные зубы блеснули в ощерившемся рте.