Планета под замком
Шрифт:
Я чувствовал, как с каждым шагом биенье моего сердца ускоряется. Чем ближе мы подходили к холму, тем медленнее становились наши шаги. В эту необычную минуту нас обуревали самые различные чувства.
Я не видел лица Александра, но походка пилота выдавала его напряженность. Спокойствие, написанное на лице Яна, было слишком подчеркнутым. На лбу Полли выступила испарина. Не вынимая руки из кармана, он то и дело бормотал по-английски:
– О, добрая старая Англия! О, бедный старый Полли!
Туземцы по-прежнему не шевелились. Не подавали никакого знака, словно смотрели сквозь
Метрах в десяти от холма наше напряжение достигло своего предела. Сделав еще два-три шага, мы опустили носилки на землю. Туземцы не трогались с места. Так мы и стояли,, неподвижные, друг против друга, жители Земли и жители этой чужой планеты. Нас разделяли каких-нибудь десять метров ... Нет, нас разделяли миллиарды километров, целая вечность. Кто же сделает первый шаг к сближению? ..
Первый шаг! .. Мы должны были сделать его. Но сумеет ли человек Земли понять человека с чужой планеты? Сможет ли он объяснить, что все мы - дети одной матери - природы, что мы братья по разуму, чтоу нас общая судьба и мы могли бы помогать друг другу? .. Что мы должны помогать друг другу! ..
Вдруг, не говоря ни слова, Александр двинулся вперед. Голова его была высоко поднята, глаза пылали.
Под лучами Эпсилона волосы его были похожи на расплавленное золото. На полпути он остановился и поднял руку в знак приветствия. Тогда один из двоих туземцев, тот, что был выше ростом, тоже пошел вперед - медленно, шаг за шагом, не сводя взгляда с Александра.
В двух шагах от него он остановился и протянул руку ладонью вверх.
Это была встреча двух богов!
Туземец что-то сказал. Голос его прозвучал напевно и звучно.
– Переведи, если можешь!
– шепнул Полли Яну.
Александр указал на покойника, которого мы положили на землю. Туземец испуганно поднял руки и отступил назад.
– По-моему, они не хотят его взять,, - сказал, обернувшись, Александр.
При этих словах незнакомец начал делать различные движения и гримасы. Он указывал на носилки, тыкал себя в грудь, хватался за голову, покачивался.
Ясно было, что он хочет сказать. Он боялся даже приблизиться к телу умершего. Очевидно, его приводила в ужас болезнь, жертвой которой стал один из них.
Пока я соображал, как нам найти общий язык, второй человек, все еще стоявший на вершине холма, издал какой-то односложный звук. Первый было бросился к нему, но тут же остановился, и из груди его вырвался мучительный стон. Он обернулся к нам и, указав на второго туземца, снова начал делать те же быстрые движения и гримасы. Мы приблизились к ним. Второй туземец был значительно ниже ростом, с гладким, без морщин лицом с нежными чертами, совсем еще мальчик. Отец (мы решили, что это отец и сын) все стучал себя по голове и груди и указывал на мальчика, лицо которого местами покрывала та же красная сыпь, что и тело мертвеца.
Мы должны были любой ценой помочь им.
– Быстро носилки!
– крикнул я.
Когда мы подошли к мальчику, чтобы уложить его на носилки, он задрожал и отступил назад, но отец сказал ему что-то
На нашем корабле не было универсального аппарата для установления диагноза. Это сложное и капризное устройство было слишком громоздким, чтобы мы могли взять его с собой. В нашем распоряжении находились только приборы для проверки деятельности сердца и кровообращения. Но при том наборе лекарств, которыми мы располагали, этого в данном случае было вполне достаточно.
Я не сомневаюсь, что мальчик страдал острым инфекционным заболеванием, причиненным, по всей вероятности, вирусом. В нашей "аптечке" было множество антивирусных средств, каждое из которых,, однако, действовало против определенной группы вирусов.
Я не мог позволить себе делать эксперименты, пробуя на больном одно лекарство за другим. Один из моих друзей, японский бактериолог, вручил мне перед отлетом восемь ампул новейшего антивирусного средства СВ-1, которое еще не было пущено в массовое производство.
Я берег эти ампулы для особенно тяжелых случаев.
Через несколько часов после того как мы принесли нашего пациента на корабль, у него начался жар. Мы сделали ему укол, чтобы понизилась температура, однако лекарство не подействовало. Попробовали другие средства - безрезультатно. Ночью мальчик потерял сознание.
Когда появились первые признаки ослабления сердечной деятельности, я ввел ему СВ-1. Универсальный антивирусный препарат подействовал хорошо. Наутро больной пришел в сознание. Кризис миновал. Широко открытые глаза пациента выражали удивление, страх и покорность. Маленькая грудь тяжело вздымалась. Из полуоткрытых губ со свистом вырывался воздух. Это был больной ребенок, подобный земному ребенку, только с необычным цветом кожи и несколько иной конструкцией тела.
Мы не спали всю ночь и теперь не отходили от него.
Жизнь этого мальчика стала для нас особенно дорогой.
Поставить его на ноги было нашей главной заботой.
В десять часов утра у мальчика начался новый приступ, сильнее первого. Пульс резко спал, температура повысилась. Я снова инъецировал ему СВ-1. К обеду сделал третий укол.
И вот тогда передо мной вдруг возник вопрос, заставивший меня почувствовать всю тяжесть своей ответственности за судьбу экипажа. Кто дал мне право решать все самостоятельно? Не злоупотреблял ли я доверием своих людей?... Но что значит "своих людей"? Разве лежавший здесь больной ребенок не был человеком?
Прошло еще несколько напряженных часов. Положение больного оставалось прежним. Мальчик едва дышал, температура была высокая. Мы сидели вокруг него и молча ждали. Тишину нарушало лишь щелканье прибора, следящего за деятельностью сердца. Вдруг зазвучал сипловатый голос Полли. Тихонько, дребезжащим голосом физик Роберт ПолЛи пел негритянскую колыбельную песню. Мы переглянулись. Только Ян сидел с невозмутимым видом, но немного погодя он, опустив голову, принялся искать что-то в нагрудном кармане своего камбинезона. Глаза Александра увлажнились.