Планета–тайга: Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю
Шрифт:
Как дальше? Этот вопрос возникает до сих пор. Как дальше при совершенном охотничьем оружии? И даже когда на этот вопрос нам удается ответить, в мире находятся люди, мало чем отличающиеся от того рыбака первобытных стоянок, который жил только сегодняшним днем.
Тот рыбак еще не знал, что вслед за ручьем, по берегам которого свели лес, может пострадать и озеро, куда приходит этот ручей. Уже совсем потом люди наконец поняли, что природа может предъявить к оплате свой счет не только там, где после леса осталось гнилое болото. Но сначала мысль, что вслед за ручьем может пострадать и озеро, принявшее в себя болотную воду, казалась чуть ли не бредом. Как и сейчас, во времена строгих теорий,
Наверное, для аргументации такого требования не обязательно прибегать к понятиям гуманности или благородства. Эти понятия известны. И поэтому мне просто хочется напомнить любителям быстрого оборота капитала, что бездумно убитый лось — это не только набеги волков на хозяйство людей.
Представьте себе: лось убит, и волк, живший рядом с лосем, потерял свою привычную добычу и вырвался к стаду коров. Но за нападение на хозяйство людей волку положена смертная казнь. Приговор приведен в исполнение. В лесу теперь не стало ни волка–потребителя, ни волка–санитара. Отсутствие санитара–хищника приведет к болезням других животных… И пусть нас не удивит тот факт, что лес, по которому человек слишком необдуманно расхаживал с ружьем, вдруг встретит очередного гостя мертвой тишиной. А может быть, очень скоро мы не встретим и самого леса, уничтоженного вредителями. Мы долго будем ломать голову над причинами опустошения, но вряд ли сразу поймем, что беда пришла после того, как, не подумав, мы запросто выстрелили в аборигена — лося.
Убитый лось обернулся разорванной системой регулирования природы, система пришла в неустойчивое состояние, нарушилось равновесие… Когда и в каком конкретном случае может начаться катастрофа — это вопрос следующих дней. Будет ли эта катастрофа всеобщей или ограничится локальными потрясениями — на это ответит строгая теория. Но пока нет теорий, пока есть только жестокие примеры нарушения равновесия природы, примеры рек, озер, леса, камня, воздуха и даже тишины; давайте не будем строго судить тех людей, которые убеждают нас, что не все годное в пищу может быть внесено в перечни горячих и холодных блюд. Давайте поверим этим людям, что и лось, и медведь, и прочие традиционные поставщики вкусного мяса имеют право и даже обязаны иногда просто жить, знать собственные трудности и заботы, а то и погибнуть своей смертью.
Сколько оставить рядом с собой животных, сколько и кого из них попросить принести себя в жертву человеку — на это точно ответит разум. И к этому ответу человек, желающий жить дальше, должен приготовиться, должен приготовиться жить рядом со своими лесными, степными и прочими внешне дикими соседями.
Дикость животных настораживает людей. За дикостью видится прежде всего возможная агрессия. Но эта агрессия, пожалуй, имеет под собой только одну–единственную объективную почву — люди где-то внутри себя, видимо, побаиваются, как бы медведь, вчерашний объект усиленного преследования со стороны человека, после благодушного к нему отношения не вспомнил бы прежние обиды и не перешел бы в контрнаступление.
Не волнуйтесь, завтрашние соседи диких животных. Уже сейчас есть люди, которые научились жить рядом с этими животными и положительно решили для вас многие волнующие вопросы так называемой возможной агрессии. Это те самые люди, которые уговаривают вас не уничтожать все живое.
Решение пришло к этим людям вместе с доверием животных, пришло через умение объяснить своему дикому соседу, что ты сам не представляешь для животного никакой опасности. Порой такое объяснение проходит предельно просто, как в примере с крошечными лосятами,
Но история с лосятами закончилась все-таки печально. Человек мог, но не остался для них человеком… Деревня тут же разделилась. Одни кликали беду, милицию, штрафы и сторонились. Другие несли молоко, соски. Я промыл рану, засыпал лекарством. Мальчишки и девчонки тащили куртки, сено, укрывали бедолажек и очень просили оставить лосяток им. Но жадность и трусость стояли рядом, и в сельсовет пошла моя записка, записка с тайной надеждой, что лосят возьмут на ферму к совхозным телятам. Записка шла, а лосята сосали молоко, доверчиво жались к ребятам и больше не кричали. Лесные телята уже пробовали ходить, когда из сельсовета прислали отрицательный ответ.
Обратная дорога в лес была трудной. Я отыскал утренние следы лосихи, оставил около этих следов телят и повернул в деревню. Лосята стояли такие же слабенькие и жалкие, как утром. По лесу все еще носились ошалевшие псы. А я уходил, боясь повернуться и увидеть глаза лесных телят… Я все-таки повернулся. Лосята ковыляли за мной. Они шли за человеком, шли, еще не умея как следует ходить, шли, с трудом переставляя свои ножки–палочки, не гнущиеся еще в коленях, и снова кричали…
После истории с лосятами мне стало совсем ясно, к кому из жителей деревни можно обратиться с просьбой, кто поймет тебя, кто поможет в деле или в трудностях, а кому можно и доверить свои тайны, и даже попросить сохранить их в мое отсутствие…
А тайны уже были. Они постепенно окружали мою жизнь в лесу. И главной тайной было доверие животных, которые обитали рядом с моей избушкой.
Сначала доверие диких животных казалось мне сказочной мечтой. Но все-таки, надеясь на успех, я начал свою жизнь в избушке на берегу озера сравнительно тихо. Первым и главным условием моей жизни было — не допустить таких действий, которые могли быть восприняты моими лесными соседями как акты агрессии. Я учился быть тишиной, учился во многом ограничивать себя, и на эти старания животные ответили мне своим доверием.
Первыми около моей избушки поселились белые трясогузки. Они заявились ко мне разом, дружно обследовали мое хозяйство, нашли, видимо, его вполне подходящим и летом, в период сложившихся территорий, вдруг поделили мое владение, но далеко не на равные части: одной птичке досталась избушка, другой — дорожка к озеру, а третья заняла лодку и пристань. Теперь совсем близко я мог видеть, как трясогузки оберегали свои территории, как придерживались принципа невмешательства, как голосами предупреждали соседей, что хозяин «дома» вступил в свои права, и как самой тихой из птиц достался худший участок…
Вскоре я уяснил для себя, что у птиц были разные характеры. Одна, ленивая, но злая и задиристая, захватила избушку. Там было больше комаров и мух, там чаще бывал я, а вокруг меня всегда носились стаи слепней. Я назвал эту птичку «комендантом». Сначала «комендант» мирился с подругами, но однажды утром он уселся на край крыши и зло крикнул. Подруги остановились, испуганно замахали хвостиками и отступили… Первой исчезла бойкая и суетливая трясогузка. Я нашел ее в тот же день у пристани. Она захватила лодку и хозяйничала там. На досках около воды остались после нее прозрачные крылышки стрекоз, а на моих удочках тут же появились белые пятнышки помета. Третья, и последняя, птичка сунулась было обратно к домику, но «комендант» прогнал ее, и нерасторопной подружке осталось занять только сухой куст между пристанью и моим жилищем. Когда я надолго уходил из избушки и снова возвращался, птички тут же слетались ко мне, снова дружно вертелись у самых ног, но быстро спохватывались и бросались занимать свои прежние хозяйства — и они никогда не перепутывали их…