Планета–тайга: Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю
Шрифт:
Глава пятнадцатая
ВОЛКИ
Отношение с волками складывалось у меня не так просто, как с медведями. И в этом, пожалуй, было виновато то самое первое впечатление, которое я упоминал в рассказе о собаках. Таким первым впечатлением, надолго определившим мое отношение к серым хищникам, было впечатление детства, проведенного во время войны на берегу реки Камы…
Мы поселились тогда в уральском селе и, как подобает вновь прибывшим, начали постепенно изучать законы местной жизни. Вот здесь-то моей детской впечатлительности и пришлось встретиться сначала со словом «волк», а потом и с самими волками. Сейчас, спустя много лет, я несколько иначе смотрю на те причины, которые вызвали нашествие волков в трудные военные зимы. Сейчас
Человек и волк — это то самое извечное противостояние, которое в память о древности проблемы можно было бы назвать Великим. Человек из века в век уничтожал серых хищников, и из века в век волки не упускали случая нагрянуть в хозяйство людей. Нагрянуть, и нагрянуть с победой, пожалуй, это было большой заслугой животных, находящихся под гласным надзором. И эта заслуга не безосновательно приписывается волчьей изворотливости и даже волчьему уму. Умение жить на поле боя, не оставить под выстрелами свое основное ремесло — такими качествами рядом с волком может похвалиться еще разве только рыжий лис.
И теперь, принимая эти факты за исходные, я и осмелился утверждать, что именно временное притупление бдительности населения, а не резкое возрастание численности хищников открыло волкам путь в наше уральское село. К тому же память более авторитетных тогда людей до сих пор хранит тот факт, что во всех зимних набегах из года в год участвовала лишь одна волчья стая…
Об объектах волчьей охоты и в зимнем лесу я узнавал уже здесь, в заонежской тайге. Я видел трудную тропу стаи по глубокому снегу, тропу, которая за целый день похода могла не принести животным успеха, и невольно представлял себе, насколько легче был бы путь волка по накатанной дороге, которая пролегла от деревни к деревне. Но сейчас в нашем лесу эти дороги заняты человеком, заняты прочно и весомо, и волки только в безысходном случае отваживаются посетить деревню.
Но тогда на Урале люди отступили, отложили на время ружья, и волки ворвались в село… Утром по дороге в школу мы находили следы волчьей стаи, находили оброненные в спешке остатки волчьей трапезы и по клочкам шерсти, по собачьим головам с горечью узнавали, что на обратном пути нас уже не встретят ни Дружок, ни Жучка… По утрам мы жались у крайней избы, поджидали остальных, зажигали факелы и не слишком смело отправлялись в школу по той дороге, которая стала принадлежать волкам… Память еще и сейчас прочно держит густую метельную тьму декабрьского раннего утра и далекие и близкие вереницы, кучки и толпы факелов, по которым можно было безошибочно определить, из какой деревни движутся в школу ученики… Факелы горели, роняя искры, почти гасли на ветру и снова вспыхивали желтоватым светом, освещая ребячьи руки, шапки и лица, встревоженные недетской заботой… Факелы освещали переметенную снегом дорогу и уверенно отпечатанные на снегу волчьи следы, по которым с опаской шагали стоптанные ребячьи валенки… И возможно, эта самая память, это первое впечатление и поставили передо мной преграду на пути к волку, которую пришлось долго преодолевать…
Первый раз слово «волк» было произнесено за нашим вечерним чаем где-то в середине августа. С Янцельского озера только что вернулся Василий и рассказал о встрече со следом волчицы и волчат. В этот вечер я поднялся на бугор за деревней и несколько раз предложил животным на их собственном языке ответить: где они и сколько их тайно путешествует по округе? Подражать вою волчицы я умел не так чисто, а поэтому преподнес животным свое предложение голосом волка–самца. Эхо долго носило над вершинами елей мой вой, потом тайга успокоилась, и я снова повторил свой призыв… Третий, четвертый раз, но мне никто не ответил… Я вернулся в избу и успокоил пастухов, что волки, видимо, случайные. Но пастухи тут же после чая уселись
Что подействовало тогда на волков: то ли фальшь моего голоса, то ли громовые выстрелы в небо, — но обнаружить новые следы непрошеных гостей в следующие дни никому из нас не удалось. В деревушку снова пришла тишина. Мирная тишина жила с неделю, но в конце недели волки снова удостоили нас своим вниманием. Они явились в конец озера и огласили тайгу своим тоскливым воем… За озером завыла волчица. Она выла высоким, жутким голосом, будто кого-то звала. От такой песни животного становилось одиноко и страшновато рядом с темной стеной сентябрьского леса… Волчица еще раз повторила свой призыв, и опять ей никто не ответил…
Зная в общих чертах осеннюю жизнь волчьей семьи, я мог ожидать в ответ на вой волчицы голос волка–самца, скулеж молодых, прибылых волчат, рожденных в этом году, или почти поставленные тенора волков–переярков, старших детей волчицы, родившихся в прошлом году… Туман совсем затянул озеро, спрятал крыши наших домиков, а я стоял на холме за деревушкой и слушал ночной лес. Волчица по–прежнему выла в одиночестве… Ждать дальше было нельзя: волки могли уйти, и я не смог бы разобраться, сколько серых гостей пожаловало к нам. Снова, как и в прошлый раз, я приложил ладони к губам и затянул требовательную песню волка–самца… Я окончил песню, переждал эхо и снова повторил вой. И почти тут же из дальнего конца озера, из Концезерья, мне ответила волчица… Три, пять минут — и я еще раз на волчьем языке объявил о своем желании встретиться с животными. Последний раз волчица ответила мне оттуда, где оканчивался лес и начинался выпас для скота… Дальше она не пошла.
На следующее утро я отыскал следы ночного визита волков и лишний раз убедился, что ответить постороннему волку–самцу волчица могла тогда, когда рядом с ней не было отца волчат.
Рядом с волчицей не оказалось и ее прошлогодних детей, волков–переярков. Только два не очень взрослых волчонка следовали за матерью в ночном походе. Этот поход начался где-то за Долгим озером и продолжился далеко на север от нашей деревушки.
Казалось, после ночного визита волков в нашем лесу ничего не изменилось. Так же беззаботно разгуливали телушки, так же благополучно собаки совершали свои лесные походы, но к пастухам пришла настоящая тревога. Днем мы стали внимательно следить за стадом и не совсем спокойно принялись ждать следующую пятницу.
Сначала пятница казалась мне сказкой или случайным совпадением, но пастухи говорили об этом вполне серьезно, и следующая неделя полностью подтвердила их предсказание: волчица вновь посетила наши места в ночь с пятницы на субботу… Еще с вечера мы закрыли в избах собак и чутко прислушивались к таежной тишине… Вой повис над озером с первой ясной звездой. Он жил недолго, но, еще тоскливей, чем на прошлой неделе. И снова в ночном концерте принимала участие только волчица. Она по–прежнему отвечала мне, но уже не так смело продвигалась в мою сторону…
Постепенно волчья пятница стала для меня законом животных. Волки никогда долго не задерживались на одном месте, они всегда куда-то шли, торопились, их маршрут, видимо, был точно расписан, все охотничьи угодья надо было обойти в положенное время, строго придерживаясь того расписания, в котором за нашей деревушкой значилась только ночь с пятницы на субботу. Эти пятницы также не приносили мне никакой беды, и у меня оставалось время поразмыслить над своим дневником, куда я тщательно заносил всю информацию о передвижении нашей волчьей стаи… Хотя и редкие, но достаточно точные сведения позволили мне в общих чертах нарисовать тот маршрут, по которому в течение недели следовали волки. Этот маршрут начинался и замыкался на нашей деревушке, и такой четкий круг приводил меня к сравнению волчьих походов с путями передвижения тигров в индийских джунглях…