Планета Зет или Дерево веселья
Шрифт:
Но бедняга, видно, сам вкусил,
Так как выпустив из-под контроля лиру,
До того метафоры сгустил,
Что все гимны превратил в сатиру.
Словом страсти накалялися и вот!..
Впрочем, пусть и вот через главу пойдет.
А в главе, что продолжает эту,
Уделим вниманье дяде Зету.
Глава двенадцатая
Вкусил ли дядя Зет таинственных плодов?
Нет, трижды нет! Я душу прозакладывать готов.
А впрочем, что ж закладывать!
Судите
Вот труд его последний перед вами,
Пространный и внушительный весьма
Куризм-баллада под названием Зима
Он начинался так:
Ха-ха!
Какая стать у петуха!
Как будто он не суп грядущий,
А знатный мистик из Дубовой Тишины!
Как будто вовсе не на ужин,
А для великих дел он нужен,
Для процветания страны
Иль пробуждения весны.
Как будто этот снег
И этот смех,
И эти куры!..
Ах, как не совпадают две фактуры,
Как портится повествованья лад!
А может и т.д. и никаких баллад?
Ведь вспомните, Компилий Бороде,
Любитель и знаток чужого текста,
Тем и прославился на Зете, как известно,
Что как никто умел предельно неуместно
В цитате важной вдруг поставить и т.д..
Поступим так и мы, чтоб не губить сюжета
И скажем так:
Сей опус дяди Зета
(Он зимний был, а на планете лето)
Запрятала наждачная газета
На сто четвертой, посезонной полосе.
Но все ж его нашли и прочитали все.
За исключеньем, впрочем, Тез Ядяда.
Он что-то был не в духе в этот день.
– Прочли бы!
– принц сказал.
– Прекрасная баллада.
– Нет настроения. Да и, признаться, лень.
– Могу вам вслух прочесть. Хотите?
– Нет, не надо!..
Принц с удивленьем глянул на врача
И снова стал читать балладу, бормоча:
– Похоже, да... Весьма, весьма похоже,
В отдельных строчках юмор есть. Вы слышите?
– Допустим. Ну и что же?
– А то, что дядя Зет вкусил плодов.
– О боже!
Какой нелепо-примитивный взгляд.
С каким-то вызовом вдруг молвил Тез Ядяд.
Там, где вам юмор чудится, там грусть, и только грусть.
Возьмите это место. Или это!..
И вдруг, закрыв Наждачную газету,
Целитель отошел в сторонку, стал спиною к свету
И... прочитал балладу наизусть.
Не знаю, можно ль говорить об удивленье принца,
Пожалуй, здесь уместней было б слово шок.
Поскольку нервы в нем,
Свершив какой-то фантастический прыжок,
На место прежнее уж не сумели приземлиться
Шесть раз (подобный шок довольно долго длится)
Принц воздух ртом ловил
И, наконец, сказал:
– Смешно!..
А дядя Зет, он что?.. Вы может с ним знакомы?
– Не важно, принц. Но я скажу одно:
На свете есть поэзии законы.
И основной из них я изложил бы так:
Чтобы создать любых параметров творенье,
Поэту нужды нет вкушать какие-то плоды или коренья.
Всю гамму чувств таит в себе высокий плод прозренья,
Как суть всех солнц - вселенский черный мрак.
А вы... Вы, принц, ужасны с юмором своим.
И если существом души своей иль плоти
Ему противовес вы не найдете,
То я боюсь, что так и не поймете,
Чего мы стоим и на чем стоим.
И высшая приязнь вовек вас не встревожит,
Тот, кто смеется, тот любить не может.
Ну, а теперь!..
Целитель снял парик,
Отклеил элегантную бородку.
И вырвался у принца изумленья крик
И чувство странное ему сдавило глотку.
... Она еще похорошела, честно говоря,
Глаза смотрели смело и открыто.
Принц что-то лепетал,
Так словно заклинания творя...
Пред ним стояла девушка-заря.
Да, да, вы правы, то была Тазитта.
– Ну вот и все!
– она сказала.
– Кончен маскарад.
Прощайте, принц. Сегодня я уеду.
– Куда?
– невольно принц спросил.
– К больному деду.
Я думаю, бедняга будет рад.
А наша дружба... От нее не отрекусь.
И если, как сказал великий Тетий,
Вас жажда встречи осенит,
Как осеняет грусть,
В сторожке дальней вы меня найдете.
– Но я сейчас, сейчас уже грущу!
Воскликнул принц.
– Я вас не отпущу
Я запереть ворота дам приказ.
– Ах бросьте, принц. Ведь я сильнее вас.
Я мистикант, целитель. И поэт!
Ведь кроме прочего я...
– Кто?
– Я дядя Зет.
Вы имя помните мое? Так вот,
Прочтите Тез Ядяд наоборот.
Сказавши так, Тазитта вышла прочь
В огромную, зияющую ночь.
А принц стоял, как громом пораженный,
Держась за стенку и открывши рот,
Не то растерянный, не то уже влюбленный.
Какой-то свет неведомо бездонный
Входил в него. И он душою потрясенной...
Но к делу! К делу! Время нам сказать И вот!
Глава тринадцатая
И вот на разговории закрытом
Довольно сипло (он болел когда-то мытом)
Хранитель Синей Глины вдруг спросил: