Планка
Шрифт:
— А мне все-таки интересно, как ваша жена относится к таким вашим занятиям, ходит ли она смотреть ваши выступления? — говорила она, улыбаясь так, как когда Игорь Семенович её фотографировал. — Я видела то, что вы творите в небе, и подумала, что если бы я знала, что там мой муж, я бы умерла от страха за него, а потом я бы не разрешила ему этим заниматься.
— Ну-у-у, жена пилота — это не совсем обычная женщина, — на экране снова был подполковник, который говорил, потупив взгляд.
Игоря Семеновича как молнией ударило. Она была очень красивая. Удивительная прическа, прекрасный цвет лица, никаких морщинок около глаз, красивая шея, светлая блузка с нежными цветами. Голос был её, но не совсем такой, каким был тогда за столом. Голос
Летчик еще что-то говорил про свою жену и про жен летчиков вообще, потом снова появилась она.
— А сейчас я очень хочу задать вам вопрос, который, наверное, волнует очень многих женщин, — она прищурилась. — Скажите, а как жены пилотов относятся к известной песне: «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом». Но ответ на этот вопрос, я надеюсь, мы услышим сразу после выпуска новостей, — и она улыбнулась ослепительно.
Как только пошли новости, сразу зазвонил телефон.
— Ну, видел? — радостно спросил Николай Николаевич из телефонной трубки.
— Видел, — ответил Игорь Семенович.
— Во-о-от! Теперь ты понял, с кем вчера мы были?
— Понял, Коля, понял. Давай-ка через минут двадцать в баре внизу. Понял?! — он положил трубку и выключил телевизор.
Он понимал, что и так-то телевизор не смотрел, а теперь вообще смотреть не будет. Его, вдруг поразило новое знание. Для него всегда все то, что было в телевизоре, существовало как то, что существует за окном, будь то новости или кино. Все там существовало само по себе, и там для него не было ничего, что касалось бы его жизни. Там для него не было людей. А теперь там был самый важный для него человек. Там была она.
Николай Николаевич пришел в бар с небольшим опозданием, он был весёлый и гладко выбритый. А Игорь Семенович уже принял решение и все обдумал.
— Значит так, Коля, — сказал Игорь Семенович после очень короткого приветствия. — Я сейчас поеду, и сам доделаю все дела. А ты поменяй билеты на пятницу и продли гостиницу.
— Семеныч, что-то случилось?!
— Ничего не случилось. Так надо.
— И я тоже остаюсь?
— И ты тоже остаешься. Значит, всё это сделаешь и позвонишь в Пермь, скажешь, что все нормально, но мы задерживаемся на пару дней. Совещание перенеси на понедельник. Все остальные вопросы по телефону. Только скажи, чтобы из-за всякой ерунды не звонили. И моим позвони. Предупреди моих.
— Семеныч, мне домой надо, у меня завтра…
— Не ной, Коля! — резко оборвал его Игорь Семенович. — Ничего у тебя дома не случится. Ты мне нужен здесь. Все сделаешь, и мне позвонишь, доложишь. Потом отдыхай, встретимся вечером. Поужинаем где-нибудь.
Собственно, никаких серьезных дел у них в Москве уже не было. Нужно было еще раз коротко встретиться с заказчиками, чтобы дообсудить детали. И ещё, пользуясь случаем, нужно было заехать в пару мест. Так что, Игорь Семенович, не торопясь, пошел к выходу из гостиницы, а Николай Николаевич пошел к администратору, хлопотать о продлении гостиницы.
— Семеныч! — уже у самого выхода услышал Игорь Семенович. Николай Николаевич бежал к нему с каким-то журналом в руках. — Вот, Семеныч, на стойке администратора лежат журналы, я смотрю, и вот, пожалуйста!
На обложке журнала была она. Она на фотографии смеялась и была в ярко красном блестящем плаще и с зонтиком в руке.
— Коля, успокойся! — сказал Игорь Семнович. — Тебе что, заняться нечем?
Он вышел из гостиницы и пошел к стоящим недалеко такси. Ему удалось закончить все дела около пяти. Николай Николаевич давно уже доложил, что гостиницу он продлил и билеты поменял, правда, с большим трудом, потому что пятница-вечер, все летят… Игорь Семенович оборвал его доклад и напомнил, чтобы он позвонил в Пермь.
В пять часов Игорь Семенович поехал в театр покупать билет. Он поехал сам, хотя в последнее время, точнее, в последние годы, он привык все кому-то поручать. Но покупку билетов в театр поручить он никому не мог. Нашел он театр легко. Он спросил у старого таксиста, какой театр есть рядом с тем рестораном, где они были. Театр там был не один. Тогда он спросил про самый большой из этих театров, и его повезли туда.
Увидев сам театр, Игорь Семенович сразу убедился, что не ошибся. Рядом с театром, и на колоннах театра и на самом театре он увидел афиши и фотографии из спектаклей. Почти на всех фотографиях была она. Вот она в историческом платье сидит на каком-то троне. Вот она в легком сарафане и с венком полевых цветов на голове, а волосы её распущены. Вот она в платье с открытыми плечами и веером в руке, а рядом с ней хохочет Гоша, во фраке и черном высоком цилиндре на затылке. На фотографиях она была совсем не такая, как тогда за столом. Но это была она! Игорь Семенович смотрел на эти фотографии и терял дыхание. Когда он покупал билет, то вообще, дышал через раз.
Он купил два билета на самые лучшие места, какие еще можно было купить. Зачем он купил два билета он и сам не понял. Это были первые в его жизни билеты в театр, которые он купил. Он вообще ни разу в жизни не был в театре. Театр для него не существовал. Он держал билеты в своих больших руках, и руки слегка дрожали.
Совершенно не зная, чем заняться до ужина, Игорь Семенович разыскал своего бывшего друга, армейского сослуживца и земляка, который давно уже жил в Москве и работал как-то на транспорте небольшим начальником. Тот очень обрадовался, и они ужинали втроем — Николай Николаевич, Игорь Семенович и Толик, по-другому его называть не получалось. Они ели в ресторане, который нравился Игорю Семеновичу. Там мясо подавали большими кусками. Но в этот раз Игорь Семенович почти ничего не ел, но пил. Причем, начал сразу с водки. Сидели они в ресторане долго, пока ресторан не закрылся. Тогда они поехали в какое-то место, которое нравилось Толику. Место оказалось довольно мрачное, но работало круглосуточно. Там они продолжили выпивать. Как добрался до гостиницы и когда, Игорь Семенович помнил не четко.
В четверг он в театр не пошел.
Утром он проснулся не в лучшем состоянии, но бывало и хуже. Имеется ввиду физическое состояние. Про то, что творилось в его мыслях и в его сердце, ему судить было трудно. Такого с ним никогда не было, так что сравнивать было не с чем.
Еще часов до трёх дня он внутренне готовился к тому, что вечером он пойдет в театр. Но после трёх ему стало ясно, что он в театр не пойдет. И даже не потому, что он не знает, как надо себя вести в театре, какие нужно купить цветы и как их нужно подарить. Он не боялся того, что она может спросить его, если он, конечно, к ней подойдет, и она его узнает, как он оказался на спектакле, если собирался лететь домой. Всего этого он не боялся. Он только всё время вспоминал, как она спросила его, когда он собрался её проводить… Она спросила, слегка наклонив голову: «А зачем?» Этот вопрос он задавал и задавал себе, ответа не было, и он в театр не пошёл.
И без того на него обрушилось слишком много информации: ожило телевидение, и телевизор стал ужасно манящим и невыносимо страшным объектом, цветные журналы, которые он никогда не замечал, вдруг появились, их оказалось очень много, и в них обнаружился скрытый объем, потому что в любом из них могла быть она. Ожили театральные афиши и плакаты. Она была везде, и этого было невыносимо много. А ещё неведомый театр! Он не мог туда пойти и не пошёл.
Он начал пить часов после пяти вечера, и Николай Николаевич должен был быть с ним. Поздно вечером они сидели в каком-то роскошном месте и с ними уже были дамы. Игорь Семенович, что называется, гулял. Он был шумным, рубашка его расстегнулась пуговицы на три вниз, он громко шутил и, казалось, был абсолютно весел. В разгар этого веселья Николай Николаевич имел одну неосторожность…