Плащ и шпага
Шрифт:
Она оттерла слезы и поцеловала Югэ.
— Буду беречься, — сказал он, — но как это скучно! Враг мужчина — это ничего, но враг женщина — это сам дьявол!
— Да, дьявол — вот его настоящее имя, особенно, когда этот враг графиня де Суассон!
В то время, когда все это происходило в маленьком павильоне, где обергофмейстерина королевы устраивала себе молчаливый приют, Брикетайль, которого Лудеак считал уже мертвым, сидел в отеле Шиврю перед столом, уставленным изобильно разными блюдами. Он приканчивал жаркое и обильно запивал его отличным бургонским, от которого у него уже прилично разгорелись щеки. Шиврю смотрел, как он ест, и удивлялся неутомимости его крепких челюстей.
— Что вы скажете, если я вас попотчую этим куском паштета с таким аппетитным запахом? — спросил он.
— А скажу, что другой такой же кусок даст мне возможность лучше оценить достоинства первого.
— Значит, дела идут хорошо? — продолжал Шиврю. Вместо ответа Брикетайль схватил за ножку тяжелый дубовый стул и принялся вертеть им над головой так же легко, как будто это был соломенный табурет.
— Вот вам! — сказал он, бросая стул на паркет с такой силой, что он затрещал и чуть не развалился на куски.
— Здоровье вернулось, — продолжал Шиврю, — а память ушла, должно быть?
— К чему этот вопрос?
— Чтобы узнать, не забыли ли вы о Монтестрюке! При этом имени Брикетайль вскочил на ноги и, схватив недоломанный им стул, одним ударом разбил его вдребезги.
— Гром и молния! — крикнул он, — я забуду этого хвастунишку, который уже два раза выскользнул у меня из рук! Я только тогда забуду о ране, которую он мне нанес, когда увижу его у моих ног, разбитого, как этот стул!
— Значит, на вас можно рассчитывать, капитан, если понадобится покончить с этим малым?
— Сегодня, завтра, всегда!
— Дайте руку… Мы вдвоем займемся этим делом. Они крепко пожали друг другу руки, и в этом пожатии слилась вся их беспощадная ненависть.
— Вскоре обстоятельства будут благоприятствовать нам в этом деле, добавил Шиврю.
— Славно! Объясните-ка мне, пожалуйста! — сказал Брикетайль, запивая паштет целым графином вина.
— Вы знаете, что Монтестрюк идет в венгерский поход?
— Лоредан говорил мне об этом.
— А не желаете ли вы проводить его в этой прогулке и приехать за ним в Вену?
— Сделайте только мне знак и я буду следовать за ним здесь и там, мне все равно!
— Один, без помощи товарищей? Вы же знаете, что этого малого голыми руками не возьмешь.
— Товарищей всегда можно найти, если они понадобятся, им нужно только показать несколько звонких пистолей.
— Будут пистоли! Не скупитесь только, когда представится случай.
— С железом на боку и с золотом в кармане я отвечаю за успех!
— Так вы поедете?
— Когда он поедет.
Капитан встал во весь свой огромный рост, налил стакан, осушил стакан его и произнес торжественно:
— Граф де Шиврю, клянусь вам, что граф Югэ де Монтестрюк умрет от моей руки, или я сам расстанусь с жизнью.
— Аминь, — ответил Шиврю.
25. Куда ведут мечты
Югэ не был у Орфизы де Монлюсон с того самого дня, когда он имел с ней в присутствии графа де Шиврю объяснение по поводу записки, которая привела его окольными путями с улицы Арси в павильон Олимпии. Он не сомневался в том, что она не нарушит назначенного ей самой срока и кроме того смотрел на не, как на такую крепость, которой искусный полководец может завладеть только после длительной осады. Однако он не хотел уезжать из Парижа, не простившись с ней, поэтому он отправился в тот же день в отель Авранш.
Увидев его, Орфиза вскрикнула от удивления, впрочем, притворного.
— Вы застаете меня за письмом к вам, — сказала она, — право, граф, я думала, что вы уже умерли.
— Герцогиня, кое-что в этом роде могло в самом деле со мной случиться, но вот я жив и здоров… И первая мысль моя — засвидетельствовать вам мое почтение.
— Эта первая мысль, как вы говорите, не слишком скоро, однако, пришла вам в голову. Но когда едут с графом де Колиньи в Венгрию, то понятно, что нет времени обо всем подумать… Вы ведь едете?
— Без сомнения, еду, герцогиня.
— При дворе говорят о привязанности Колиньи к вам. назначенный королем главнокомандующий говорит о вас в таких выражениях, которые свидетельствуют о самой искренней дружбе между вами. Он говорит даже, что в этом деле многим обязан вам.
— Граф де Колиньи преувеличивает… Все сделали его собственные заслуги. Впрочем, признаюсь, когда я люблю кого-нибудь, то моя преданность не отступает ни перед чем.
— Если сопоставить его слова с вашими частыми визитами к графине де Суассон, которая, как говорят, особенно к вам внимательна и благосклонна, то можно сделать заключение, что ваша судьба в короткое время значительно изменилась к лучшему. Что же это за секрет у вас, граф, чтобы добиться так быстро таких блестящих результатов?
— Я вспомнил о девизе, о котором вы сами мне говорили, герцогиня.
— О каком девизе?
— Per fas et nefas.
Горькая улыбка сжала губы Орфизы.
— Желаю, — сказала она, — чтобы этот девиз был вам так же благоприятен и в Венгрии, как был во Франции.
— Я надеюсь. Если я еду так далеко, то именно затем, чтобы поскорее заслужить шпоры. Мой предок завоевал себе имя, которое передал мне, и герб, который я ношу, ценой своей крови и острием своей шпаги. Я хочу пойти тем же путем к той цели, к которой стремлюсь. Цель эту вы знаете, герцогиня.
— Я, кажется, помню в самом деле ту историю, которую вы мне рассказывали. Не правда ли, дело шло о Золотом Руне? Разве все ещё на завладение этим Руном направлены ваши усилия?
— Да, герцогиня.
— Это меня удивляет!
— Отчего же?
— Да оттого, что, судя по внешности, можно было подумать совершенно противное.
— Внешность ничего не значит, поверхность изменчива, но дно всегда неизменно.
Улыбка Орфизы потеряла часть своей горечи.
— Желаю вам успеха, если так! — сказала она.