Плата за молчание
Шрифт:
Помимо этих чисто деловых связей, Слэйтер никаких отношений с покойной не поддерживал. Полиция Глазго уже за два года до убийства располагала сведениями о делах, творящихся в благопристойном доме мисс Гилхрист на Вест-Принц-стрит. Известна была и роль, которую играл в этом Оскар Слэйтер. Поскольку, однако, имелось указание свыше ничего против мисс Гилхрист не предпринимать, Слэйтера поначалу тоже не трогали. В ноябре 1908 года, примерно за месяц до убийства Марион Гилхрист, полиция накрыла принадлежавший Слэйтеру игорный дом. Затевать против его почтенных гостей открытый процесс опять-таки постеснялись, но самому Слэйтеру было отказано в шотландском гостеприимстве. Ему предложили обделывать свои делишки где-нибудь в другой части света и не продлили вида на жительство, срок которого истекал 31 декабря 1908 года. В конце февраля 1909 года Слэйтер выехал из Глазго.
В свете всех этих обстоятельств отъезд его вовсе не выглядел как побег, связанный с убийством. Похоже скорее, что полиция воспользовалась отъездом Слэйтера, чтобы приписать ему убийство. С одной стороны, он принадлежал к знакомым покойной, а с другой - не относился к тем сливкам общества, которые необходимо было уберечь от позора. Слэйтер во всех отношениях подходил на роль убийцы. Но суперинтендант Орд перестарался: он не ограничился тем, чтобы, назвав преступника, дать ему скрыться где-нибудь в Америке, а пообещал схватить его. Может быть, он был уверен, что Слэйтер уехал за границу под другим именем, так что найти его все равно не удастся.
Итак, Орд запросил все пограничные станции и порты британского островного государства, не выезжал ли недавно из страны Оскар Слэйтер. И тут случилось то, чего сам Орд наверняка не ожидал: из Ливерпуля пришел ответ, что 1 марта Слэйтер в сопровождении какой-то женщины сел на отправлявшийся в Нью-Йорк пароход «Лузитания». Имя его значилось в списке пассажиров! Никого почему-то не удивило, что убийца записался под настоящим именем, хотя в те времена можно было еще колесить по всему свету без паспорта и иных документов.
Теперь комиссии по расследованию убийств более не оставалось ничего другого, как продолжать поиски Слэйтера. Сотрудники сыскной полиции Пайпер и Уорнок без промедления отправились вместе со свидетельницами Элен Лэмби и Мэри Бэрроумэн за Слэйтером в Нью-Йорк. Одновременно нью-йоркской полиции передали по телеграфу поручение задержать Слэйтера сразу по прибытии.
Когда 25 марта 1909 года сыщики в сопровождении обеих свидетельниц сошли на берег в Нью-Йорке, Слэйтер находился уже в месте предварительного заключения. И нью-йоркские власти обещали выдать его при одном лишь условии - подозрение в убийстве должно быть достаточно обоснованным. Для выполнения этого условия требовалось только, чтобы Элен Лэмби и Мэри Бэрроумэн подтвердили в нью-йоркском суде, что в тот вечер, когда произошло убийство, они видели Слэйтера выходившим из дома мисс Гилхрист. Единственным неудобством, создавшим впоследствии серьезные осложнения, было то, что обеим свидетельницам пришлось скрепить свои показания присягой. Через много лет, когда им очень хотелось отказаться от этих показаний, данных нью-йоркскому судье, их удерживала угроза длительного тюремного заключения за дачу ложных показаний.
Итак, они опознали в Оскаре Слэйтере человека, выскочившего сразу после убийства из дома мисс Гилхрист. Решительные протесты самого Слэйтера не могли перевесить двух данных под присягой свидетельских показаний, и судья постановил выдать его шотландской полиции.
Уже на другой день на том самом пароходе, который три недели назад доставил его в Америку, Слэйтера отправили в обратный путь. Здесь произошло еще одно из множества связанных с этим делом необъяснимых событий. Когда по приезде в Америку Слэйтер был снят нью-йоркской полицией с парохода, при нем имелось семь чемоданов, которые тут же, в его присутствии, были опечатаны полицейскими порта. Все семь чемоданов были переданы двум шотландским детективам и, как те позднее показали на судебном процессе против Слэйтера, доставлены в Глазго. Однако когда в присутствии Слэйтера снова открыли эти чемоданы, на них были уже печати не нью-йоркской, а шотландской полиции. Как такое могло случиться, остается тайной, но цель содеянного ясна. Из одного чемодана суперинтендант Орд извлек весьма важные вещественные доказательства: светлый макинтош с пятнами крови и молоток, на котором при позднейшем исследовании тоже была обнаружена кровь. Слэйтер бурно протестовал, заявляя, что у него никогда не было подобного макинтоша, не говоря уже о том, что он не брал с собой в Америку молоток. Но его не стали и слушать. Он ведь вообще все отрицал, а значит, ему ни в чем не было веры. Ни прокурору, ни судебному следователю не показалось неправдоподобным, что человек, находившийся в здравом уме, не раз имевший к тому же столкновения с полицией, потащил за собой в Америку главные вещественные доказательства своей вины. Допрашивавших волновало совсем другое. Они настойчиво требовали от Слэйтера:
– Если вы невиновны, объясните, где вы были в вечер убийства, докажите свое алиби.
Едва ли прокурор и следователь могли бы сказать, где они сами находились в какой-то вечер полгода назад. Однако подозреваемому в убийстве они ставили в вину и то, что он не мог ответить на подобный вопрос. Кроме того, в одном существенном пункте Оскар Слэйтер совершенно определенно говорил неправду. Он упорно отрицал всякое знакомство с покойной Марион Гилхрист. Это имело свои причины: в багаже Слэйтера находились деньги и драгоценности на общую сумму почти 50 тысяч фунтов стерлингов, и он боялся, что, если признается в своих отношениях с мисс Гилхрист, все его состояние будет конфисковано как доход от незаконного промысла.
Заботясь о 50 тысячах фунтов стерлингов, Слэйтер сам затягивал петлю на своей шее. Полиция располагала десятком свидетелей, могущих подтвердить многолетнюю деловую связь между ним и убитой. Цепь косвенных улик, выкованная суперинтендантом Ордом и его сотрудниками, замкнулась.
3 мая 1909 года в Эдинбурге начался процесс по обвинению Оскара Слэйтера в убийстве. Председательствовал судья лорд Гэтри. Обвинение поддерживал королевский прокурор Александр Эр, которому ассистировал Моррисон.
Накануне Слэйтера перевели из полицейской тюрьмы Глазго в эдинбургскую тюрьму, поместив его под номером 323 в 13-ю камеру. Перед тем как его первый раз повели в зал заседаний, Слэйтер ногтем выцарапал на крышке стола в этой камере: «Я не знаю, почему я здесь, но я знаю, что скоро снова выйду отсюда на свободу». Своего оптимизма он не утратил и тогда, когда служитель при суде рассказал ему, что до него в этой камере побывали известнейшие в Шотландии убийцы и что все они отправились отсюда на виселицу.
Ровно в девять часов утра со всей присущей англосаксонскому суду торжественностью начался процесс. Судьи, прокуроры и защитники были в черных шелковых мантиях и напудренных париках с ниспадавшими до плеч волосами. Перед началом заседания судебный служитель важно прошествовал в зал с трехметровым деревянным жезлом, на котором красовался букетик свежих фиалок. Этот букетик он с почтительным поклоном вручил восседавшему в зеленом кожаном кресле председателю: обычай, сохранившийся еще с тех времен, когда подсудимых доставляли сюда прямо из камеры пыток.
Затем судья лорд Гэтри разъяснил 12 присяжным их обязанности. Все эти непрофессиональные судьи, державшие сейчас в своих руках жизнь Оскара Слэйтера, принадлежали к шотландскому дворянству, так как, согласно указу, изданному еще в 1825 году, место присяжных могли занимать лишь землевладельцы. Эта мера предосторожности ограждала высшие круги общества, к которым относились и присяжные, от всяких неприятных сюрпризов.
По окончании речи председателя поднялся королевский прокурор Эр и, поправив парик, заговорил, обращаясь к обвиняемому: