Плата за страх
Шрифт:
По Первой авеню я направился к Восточной Одиннадцатой улице — под таким солнцем дорога показалась мне бесконечной — в поисках адреса Эда Ригана — того самого друга Терри Вилфорда, мать которого состояла членом общины “Самаритян Нового Света”. Вилфорд и сам когда-то жил в этом здании — обычном кирпичном многоквартирном доме с облупившейся краской — пока нелегально не перебрался в комнаты над “Частицей Востока”.
Войдя внутрь, я почувствовал тот же застоявшийся запах мочи, как и в жилище Джека Паркера на Хьюстон-стрит, а на лестничной площадке заметил двоих полураздетых смуглокожих мальчишек, которые,
— И ты иди туда же, — дружелюбно ответил я и начал подниматься по лестнице.
На почтовом ящике внизу квартира Риганов значилась под номером десять. Она оказалась на третьем этаже. Я постучал, и через минуту дверь отворил растрепанный молодой человек, с ног до головы перепачканный разноцветной краской. Волосы его были спутаны и нечесаны, футболка и коричневые штаны, пузырившиеся на коленях, — тоже были в пятнах; на ногах красовались порванные кроссовки, а на носу — очки в разноцветной черепаховой оправе. Картину довершала влажная от краски кисть, которую он держал в правой руке.
— Здравствуйте, — произнес я, неизвестно почему сравнив себя с коммивояжером. — Меня зовут Митчелл Тобин. Эйб Селкин должен был позвонить вам по поводу...
— А, конечно. Входите, входите.
В его голосе прозвучала такая настоятельность, что я поспешно переступил порог, а он быстро закрыл за мной дверь со словами:
— Я точно не знал, когда вы придете, поэтому начал работать.
— Если вам удобней, чтобы я зашел попозже, то...
— Нет, нет! Вы мне нисколько не помешаете, я могу работать и разговаривать. — Он с гордостью улыбнулся. — Я пишу портрет своей матери.
Я почувствовал, что от меня ждут одобрения, и произнес:
— Это прекрасно.
— Что ж, — ответил он, скромничая, но явно польщенный, — пока еще неизвестно, как получится. Пойдемте.
Я вошел на кухню, которая отличалась от остальных кухонь в подобных домах только тем, что содержалась в относительной чистоте. Все, что только можно было покрасить, было покрашено, плита и холодильник представляли из себя предметы старины, двери на стенных шкафах плотно не закрывались, а под высоким узким окном стояла старая ванна на ножках, покрытая обитой клеенкой доской, на которой были расставлены белые банки с красными буквами и красными надписями:
"кофе, “чай”, “сахар”, “мука”.
Из кухни я проследовал за Эдом Риганом по узкому, без окон коридору. На стенах висело несколько картин, но было слишком темно, чтобы по-настоящему разглядеть их; я понял только, что все это — портреты, изображающие одну и ту же женщину: полную, с седыми волосами в темной одежде.
Оригинал сидел в гостиной на деревянном кухонном табурете между двумя высокими окнами со стеклами, сверкающими чистотой.
Посередине комнаты стоял мольберт, рядом с которым на столике лежали покореженная палитра и смятые тюбики краски, а перед мольбертом возвышался черный табурет. Пол под мольбертом был застелен куском холста в пятнах краски, а на всем остальном пространстве комнаты деревянные доски были отшкурены и надраены до блеска. Всю противоположную стену занимал темно-бордовый диван с салфетками на подлокотниках, в углу на тумбе стоял телевизор, а по периметру комнаты были расставлены ничем не примечательные стулья и светильники.
Риган представил меня:
— Мама, это тот человек, о котором говорил Эйб Селкин. — А затем более официально. — Мама, мистер Митчелл Тобин. Мистер Тобин, моя мать. Викторина Риган.
Мы оба церемонно поздоровались, и она пригласила меня присесть на диван. Это была женщина лет под шестьдесят, среднего роста, полная, с приятным лицом, по виду подлинная заботливая матушка. Платье из одноцветной ткани, черные чулки, скромные туфли. Прическу она не меняла уже, наверное, лет пятнадцать.
Я сел, куда она мне указала, откуда я видел и ее и картину, над которой работал ее сын. Портрет несколько идеализировал ее, но в целом вполне соответствовал оригиналу, включая сюда стул, окно и стену. Эд Риган нанес на холст мазок красной краски, придвинул к себе табурет и, судя по всему, тут же с головой ушел в работу. Его мать, держа голову в одном положении, скосила на меня глаза и сказала:
— Как я понимаю, вы приходитесь родственником Робин Кеннели.
— Троюродным братом.
— Милая девушка. Правда, слишком молода. Но нельзя же ставить человеку в вину то, что он молод, не так ли?
— Думаю, что нет, — ответил я.
— И все же, — продолжала она, — некоторые слишком долго не взрослеют, себе же во вред. Этот Вилфорд, например. Позволь мы ему, он бы оказал на Эда дурное влияние.
— Что ты, у Терри и в мыслях ничего плохого не было, — поддразнивая мать, возразил сын и быстро взглянул в мою сторону, смущенно улыбнулся, как бы извиняясь.
— Тут я с тобой согласна, — кивнула его мать, — у молодых никогда нет плохих мыслей, это одна из их отличительных черт. Но молодость ничем не дорожит, Эдвин. Молодежь попусту тратит время, разбрасывается по пустякам, растрачивает Богом данные таланты. Если в все молодые люди были похожи на тебя, насколько лучше был бы мир.
— Каждый выбирает свой собственный путь, мама.
— Это верно. Мне остается лишь благодарить Бога за то, что ты пошел по истинной стезе.
Я почувствовал, что присутствую при разговоре, который, с небольшими вариациями, ведется уже на протяжении нескольких лет, и решил направить его в нужное мне русло:
— Миссис Риган, вы запрещали Терри Вилфорду встречаться с вашим сыном?
— Ни в коем случае, — с деланным удивлением ответила она. — Эдвин волен выбирать себе друзей. Они с молодым Вилфорд ом какое-то время довольно часто виделись. Пока Вилфорд не связался с этим рестораном и не переехал отсюда.
— Рестораном? Вы имеете в виду “Частицу Востока”?
— Да, то место, где его убили.
— Насколько мне известно, он получил это помещение не без вашей помощи.
— Ну да, я представила его епископу.
— Он так и сказал. Я с ним недавно разговаривал.
— С епископом Джонсоном?
— Да. Замечательный человек.
— Святой, мистер Тобин. Не знаю, какой вы веры... Она не закончила фразу, ожидая этого от меня, но я предпочел не распространяться на эту тему.
— Да, он произвел на меня сильное впечатление. Он сообщил мне, что это вы рекомендовали ему Терри Вилфорда, и вот теперь мне интересно, если вы осуждали его, то зачем же тогда ему помогли?