Шрифт:
Человек с седыми усами указал деревянным молоточком на левую часть зала. Там сидело человек тридцать. Но табличку с номером четырнадцать подняла дама в пышном фиолетовом платье и в французского фасона шляпке. Шляпка ей явно была не к лицу. Но ей, похоже, было все равно.
– Двести тысяч.
Все повернулись к ней. Даже народ в правой части зала.
– Двести тысяч от мадмуазель Бланшет. Принято, – разлетелось по залу музея.
Колонны, выполненные в греческом стиле, отражали его голос и музыкой разносились по залу. Старик в щегольском красивом костюме черного цвета вытянул свободную
–Триста, – раздалось в правой части зала.
– Триста от сталелитейного магната господина Альфреда Хобса, – объявил ведущий аукциона. И по залу раздался ропот.
– Триста раз. Триста два. Триста три. Продано за триста господину Альфреду Хобсу.
По залу раздались громкие аплодисменты, и два человека в костюмах сняли с главной трибуны картину и понесли ее в другой зал. В этот зал и отправился господин Хобс.
Собственно, о картине. Ничем не примечательные, скромные нектарины в зеленой мисочке. Рядом с ними сидела сибирская кошка и смотрела в окно. Там, в окне, был виден ромбообразный воздушный змей. Стол был простой, советского образца, с маленьким ящиком под кухонные принадлежности, белого цвета, слегка облупленный, по бокам с выемками. Да, там еще стоял стакан с молоком, который был наполовину пуст. Или полон. Зачем этот «шедевр» магнату? Да ни к чему. Просто купил имя. Нового модного художника из России.
Собственно, о художнике. Он присутствовал на этом аукционе. И это была не первая проданная его картина в этот день, лотов прошло уже десять. Но не будем о них. Он сам понимал, что они бездарны. Потерев усы и вставив наушники в уши, он включил Linkin Park – In Bitween. На глаза он опустил черные солнцезащитные очки. Руками провел по голове, растрепав волосы, и двинулся на выход. Он уже не слышал, что там происходило в зале. Не слышал и свои шаги. Только песня и улыбка от уха до уха. Сегодня он заработал полтора миллиона долларов.
Счастье? Нет. Это уже стало обыденностью. Пока была возможность, он рисовал, и его покупали. Он понимал, что всё, что он рисует, бездарно. Однажды он просто махнул три раза карандашом и ткнул черной краской на белом полотне. И эта картина ушла за восемьсот. Все называли это великолепным, чудесным произведением. Новым в мире искусства. Но он все знал. Он знал и ждал, когда все это закончится. И вот он в черном вельветовом пиджаке, в синих джинсах и красных кроссовках фирмы Адидас открывает ворота. А там его встречают толпы фотографов, щелкают своими аппаратами. Вспышки, которые он видит, и куча вопросов, которые он не слышит. Восторг, фурор. Он машет всем рукой и садится в свой дорогой автомобиль. И уезжает. Все было великолепно.
До того времени, пока он не открыл телефон и не увидел смс. «Через два дня срок платы за желание, детали сообщим». Абонент неизвестен.
Все. Мир остановился. Все потерянно. Голова закружилась. В наушниках почему- то заиграла ACDC «Дорога в ад». Хотя ее не было в плей-листе. Мистика. Вдруг появилась тошнота. Он потянулся за водой и пил так жадно, будто вернулся из пустыни после недельного путешествия без воды.
– Два дня, – проговорил он шепотом. Глаза блестели от ужаса, как у спятившего.
– Живо в мастерскую, –
Ничем не примечательное место. Повсюду бардак, краски. Посередине валялся матрас с подушкой. На нем он никогда не спал. Спали другие. Смотрели на его творчество, наблюдали и обязательно восхищались его уникальностью, его стилем, его видением. Но сам он знал, что все это куплено, все это бездарно. И вот осталось два дня.
Два дня он рисовал как полоумный. Один холст, второй, третий, тридцать третий. Нарисовал, выставил на интернет-аукционе, купили, продал, деньги зачислены, картина отправлена. И так два дня. Он рисовал и не останавливался. Как будто от этого зависела его жизнь. Как будто, если он остановится, то умрет. Он не ел, не пил. Не отвечал на звонки. Вдохновения не было совсем. Он даже нарисовал свой большой палец. Потом нарисовал все по отдельности, и кто-то купил всю коллекцию пальцев. Нули на его счете росли.
И вот прозвучал звук смс. Сердце стучало, как молот по наковальне. Казалось, оно сейчас выпрыгнет из груди. А ведь там могла быть любая другая смска, но он знал, что это именно ТА. Он с дрожащими коленками пошел к телефону. Капли пота стекали по его щекам с висков. Во рту пересохло. Дергающимися от нервов руками взял телефон. «Машина ждет внизу». Только сейчас он вдруг подумал о самоубийстве. Но под рукой ничего не было. «Можно было сброситься с четвертого этажа», – промелькнуло у него в голове.
«Смысла нет в этом. Все равно увидимся. Не здесь, так там. Я знал, что так и будет».
Он накинул пиджак на плечи, оглядел свою мастерскую. Тоска охватила его сердце, пусть она ему и не нравилась, но, возможно, он больше здесь не побывает. Он сел на матрац и даже удивился его мягкости. Выключив свет, он мысленно простился с этим местом. Лунные лучи придавали холстам, краскам и всему беспорядку какую-то красоту, которую видел только он. Особенно этот матрац в середине комнаты. Он сфотографировал все это и отправился вниз. Ноги не шли. Каждая ступенька была наказанием. Он пару раз останавливался, но все же оказался на улице.
Крепкий мужчина открыл ему дверь черной машины, он сел, и они тронулись. Он долго смотрел в окно на этот город, потом всю дорогу курил, пытаясь сдержать дрожь в руках. Дорога прошла в зловещей тишине. Слышны были только звуки шин по асфальту. Спустя минут тридцать они приехали. Дверь открылась, и как бы ему не хотелось выходить, пришлось выйти, прихватив с собой остатки сигарет и зажигалку.
Оглянувшись, он увидел большую, нет, не просто большую, огромную стоянку, заполненную черными машинам.
Мужчина в черном строгом костюме, в черной рубашке показал ему рукой в сторону здания. И они пошли вместе к огромному небоскребу. Само по себе здание ничем не отличалось от других подобных. Обычный черный монолит из окон. Но сейчас эта чернота была для него зловещей. С каждым шагом здание становилось больше. Оно как будто давило на него своим могуществом. А он чувствовал себя никчемной мелкой сошкой, которая покорно идет на заклание. И вот они подошли к входу. Огромная толпа охраны. Таких же одинаковых людей, как и тот, что шел позади него.