Платье от Фортуни
Шрифт:
Последний снимок был сделан, когда Жюльетт надела свое дельфийское платье. Она боялась возвратить воспоминания навсегда ушедшего прошлого. Прикосновение тонкого шелка к телу напоминало о том единственном, кого она любила, ласкала и боготворила. Странным образом все опасения исчезли, как только она увидела в зеркале свое отражение. В ней проснулись только приятные воспоминания о времени, проведенном с Николаем. Жюльетт надеялась: ей наконец-то удалось победить в себе тоску и сожаления о прошлом, и теперь она сможет полностью посвятить себя семье и собственному
Положив дельфийское платье в коробку и надев обычное, Жюльетт выбрала новые туалеты: черное с золотом бархатное платье и зеленую шелковую тунику с плиссированной шелковой нижней юбкой. Оба наряда дополнялись роскошными длинными жакетами. Марко, приехавший на деловое свидание с Фортуни, обнаружил, что Жюльетт и Генриетта выглядывают из окна в самый большой из внутренних двориков Палаццо.
– Что-нибудь интересное? – он тоже взглянул вниз, но не увидел ничего необычного.
Генриетта пояснила:
– Жюльетт купила платье. Я показываю место, где женщина в подобном наряде вызвала настоящую сенсацию.
– О, да! На большом представлении «Miles Gloriousus», – Марко тоже был хорошо знаком с историей Палаццо. – Полагаю, дворик был подобен ателье-салону, ведь по случаю подобных событий все стены увешивались роскошными гобеленами.
Жюльетт со вздохом выпрямилась.
– Я ощущала то же самое. Когда рядом Фортуни, кажется, что прошлые столетия совсем близко.
– Тебе это нравится, не так ли? – заметил Марко. Она кивнула.
– Хотя я сама слишком современна по взглядам, чтобы черпать вдохновение в прошлом, но прекрасно понимаю Фортуни, почему ему нужно жить именно в Венеции. Не думаю, что его удовлетворил бы какой-нибудь другой город.
Марко вопросительно взглянул на Генриетту.
– Вы согласны?
– Совершенно точно. Ничто в этом мире не сможет вырвать его из венецианской почвы.
Никто в эту минуту не заметил в этой фразе ничего пророческого, но много времени спустя. Жюльетт пришлось вспомнить слова Генриетты.
Фортуни оказался совершенно прав, предсказывая шумный сезон для Венеции. Иностранные туристы всех национальностей буквально наводнили город, заполнили лучшие отели, концертные залы и кинематографы. Местным жителям стало трудно достать билеты куда бы то ни было, но Марко как-то всегда удавалось заранее закупить места на те представления, которые предпочитала Жюльетт, даже на художественные фильмы, которые Италия начала производить в огромных количествах, хотя сам предпочитал театр.
Жюльетт часто казалось, что Палаццо Орфей сам по себе великолепная сцена, на которой могли бы разыгрываться драмы. Множество роскошных драпировок и гобеленов (некоторые из них украшали даже потолки) придавали дворцу сходство с великолепной и очень дорогой декорацией. Любая звезда-вамп кинематографа могла бы возлежать на тигровой шкуре, раскинутой поверх шелковых подушек какого угодно из многочисленных диванов Палаццо, и воспринималась бы как часть этой величественной стилизации. Единственное, что совершенно
В Палаццо Орфей приходили только богатые дамы. Некоторые были столь же откровенно вздорными и невыносимыми, как и те, кто в свое время атаковали ателье Ландель. Но ничто в словах и поступках этих женщин не могло вывести Жюльетт из равновесия, она всегда рассматривала их как достойное испытание своему профессионализму. Как только привередливая покупательница начинала со свойственными подобному сорту женщин капризными интонациями отвергать предложенную модель на том основании, что ей не подходит цвет, Жюльетт с удивительным спокойствием демонстрировала образцы такого же шелка или бархата в тончайших вариациях оттенков, подбираемых Фортуни для каждой модели. Никаких других цветовых изменений он не допускал, каковы бы ни были прихоти клиента.
– В конце концов, – с удовлетворением поясняла Жюльетт, – каждая из этих моделей – шедевр. В ней ничего нельзя убрать или добавить, так как ничего нельзя изменить в полотнах Тициана или Рембрандта.
После таких слов никто, обычно, уже не спорил, и платье покупали.
Многие клиентки признавались по секрету, что с удовольствием отказались бы от жестких корсетов, если бы очертания их груди были ближе к идеалу, при этом совершенно не замечая, что туалеты от Фортуни способны не только подчеркивать достоинства, но и скрывать недостатки. Одна молоденькая американка сообщила: некая жительница Нью-Йорка по имени Мери Фелпс Джекобз сделала из двух носовых платков хорошую замену корсету, столь же успешно улучшавшую форму груди, но в продаже ее изобретение так и не появилось. И женщинам приходилось довольствоваться жестким и крайне неудобным корсетом.
В магазин Фортуни частенько наведывались в сопровождении гувернанток девицы из Штатов, завершающие школьное образование туром по Европе, неизменно испытывая непреодолимое желание приобрести одну из моделей, предлагаемых Жюльетт. И всякий раз дуэньи запрещали им делать покупки, считая, что подобные платья будут смотреться слишком вызывающе на порядочной юной американке.
Когда это случилось впервые, и шумная группа девушек с разочарованным щебетанием удалилась, продавщица, помогавшая Жюльетт, убирая платья, бросила на ходу:
– Эти покупательницы еще вернутся, синьора. Вот увидите.
– Что вы хотите сказать? – удивилась Жюльетт.
– А вы разве не заметили, что две-три девицы не спорили и никак не выражали досаду? Они придут за покупками, как только смогут сбежать от своих церберов.
Жюльетт рассмеялась.
– На их месте я сделала бы то же самое.
Она не работала во второй половине дня, но утром узнала, что три девушки действительно вернулись и купили платья, точно так же поступила одна из гувернанток. К счастью, они приходили в разное время. После этого Жюльетт научилась сразу замечать таких покупательниц и откладывала выбранные ими туалеты до повторного визита.