Платиновая леди

Данилова Анна

– Она живет с ним, но он старается не афишировать это, ни с кем не знакомит… Хотя на прямой вопрос, есть ли у него любовница, решительно отвечает: «Нет». Если же его попытаться поймать, что называется, с поличным, то есть встретить где-нибудь с этой женщиной, то он может сказать, что она – его родственница.

– Может, и родственница, – шумно вздохнул Соболев. – Ведь скоро похороны Дины, вполне возможно, что к нему кто-то приехал издалека, какая-нибудь кузина… Но тогда зачем такая таинственность?

– Вот именно… Вы знаете, Андрей Ильич, что Ступин тоже как бы попросил нас заняться делом об убийстве его жены…

– Это и неудивительно. Все-таки он муж… Он и расходы на похороны взял на себя. Я вот все думаю, может, он должен был убить меня, а в сердцах убил Дину?

Но это было сказано уже словно в воздух – так, размышление вслух… Они тепло попрощались, и Соболев пожелал ей удачи в проведении расследования. Таня вздохнула с облегчением. Записала в своем блокноте – «Юдина Валентина Александровна». Такого вечернего улова она не ожидала. Она уже с нетерпением ждала Шубина, чтобы рассказать ему о звонке, похвастаться Юдиной, а заодно продемонстрировать ему, что, несмотря на то что у Минкина в клинике есть любовница, жизнь продолжается и что работа, в частности, мысли об убитой Дине Ступиной, еще способна отвлечь

ее от переживаний в личной жизни. А время шло, но ни Шубина, ни Чайкина не было. Впору было отправляться на поиски того и другого. Вполне вероятно, что они встретились в магазине, что неподалеку от агентства. Но, купив водки, не могли же они, забыв про Таню, отправиться напиваться в какое-нибудь другое место. В морг, к примеру… Нет, не идиоты же они совсем. Прошло еще полчаса, а в агентство так никто и не явился. Таня в который уже раз поставила свою любимую песню Азнавура.

Под нее было так хорошо, так упоительно рыдать…

Пускай повсюду уверяют,Что от любви не умирают.Я умираю от любви.Пойми, пойми.

Она увидела за окном знакомый силуэт, но не сдвинулась с места. Это был Минкин. Он позвонил, затем еще…

Любовь, любовь!Кто-то плачет, а кто-то поет,Кто-то сердце свое отдает…

Таня медленно подошла к двери и открыла ее.

Ты надо мною не заплачешь,Ты в самый дальний угол спрячешьВсе, что дарила нам любовь…

Глава 16

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Валентина поселилась у Ступина. И каждое утро, что она встречала в его объятиях, казалось ей восхитительным, невероятным сном. И пусть вокруг них все плотнее сжималось кольцо подозрений и опасности, все равно она была счастлива, и, что бы теперь с ней ни случилось, у нее были дни и ночи, которые она делила вместе с Николаем… Как разделила, кстати, и смерть его жены… Ее жизнь с мужем Сергеем ушла куда-то очень далеко, осталось лишь болезненное воспоминание, и только время могло сгладить его, затянуть душевные раны Валентины. А ран, как оказалось, было много: помимо душевных, еще и куча болезней. Николай приглашал врачей на дом, возил Валентину в частные клиники, где она проходила обследование, и делал все возможное, чтобы она поправилась.

Первые дни, что она провела в квартире Ступина, были самыми трудными. Ее долго не покидало чувство, будто за ней следят. И хотя Ступин уверил ее, что камер в квартире больше не осталось, она все делала с оглядкой. Даже мылась и ела. К Ступину относилась со смешанным чувством восхищения, страха и стыда. Она никак не могла поверить, что он привел ее к себе с одной-единственной целью – видеть в своем доме женщину. «Вы согласились бы просто пожить со мной, не в качестве любовницы, а как бы подруги, компаньонки, домработницы, я не знаю, как сказать правильнее?.. Чтобы я приходил с работы и видел вас… Это ведь не будет считаться насилием? Да, предупреждаю сразу, если вы откажетесь, я обещаю вам, что не стану преследовать вас за долг, я могу подождать несколько лет или даже простить вам эти деньги, словом, я отпущу вас…»

И он не обманул ее, несколько ночей даже не пытался приблизиться к ней. Они спали в разных комнатах, утром встречались за столом, вечером устраивались на диване перед телевизором. Она заставляла себя не думать о том, каким образом она оказалась в этом доме. Старалась не вспоминать о том, как украла у него деньги, как строила планы в отношении его как будущего любовника. Дина с ее появлением исчезла, перестала приходить. Ступин как-то заметил, что ужасно рад, что теперь не чувствует ее присутствия, что в квартире не пахнет ее духами, что ее нет… Валентина поняла, что он ищет предлог, чтобы выговориться наконец, и что она, Валентина, просто необходима ему как человек, способный выслушать, понять и принять его таким, каков он есть. Конечно, велико было искушение засыпать его вопросами о его взаимоотношениях с молодой женой. Как он мог спокойно наблюдать, что его жена изменяет ему с его лучшим другом? Но потом это перестало ее интересовать. Ступин был всерьез обеспокоен состоянием здоровья Валентины и делал все, чтобы она поскорее выздоровела, он хотел произвести на нее впечатление как мужчина. После того, как им пренебрегла Дина, ему было важно, чтобы он заинтересовал женщину именно как мужчина, как сексуальный партнер. И хотя он постоянно повторял ей, что не настаивает на близких отношениях, Валентина понимала, что за этими словами кроется самое настоящее желание. Но Валентина просто стеснялась своего исхудавшего и, как ей казалось, лишенного всякой привлекательности тела. Она много времени проводила у плиты, готовила Ступину, сама старалась больше есть, но в весе не прибавляла. Николай говорил, что это из-за нервов, он очень жалел Валентину и настаивал на том, чтобы она продолжала пить прописанные доктором лекарства. Дина время от времени звонила, Ступин говорил с ней исключительно о делах, в частности, о предстоящем разводе. Валентина, невольно присутствующая при этих разговорах, всякий раз испытывала чувство неловкости и порывалась уйти, но Николай взглядом просил ее остаться, тем самым давая ей понять, что у него от нее секретов нет. Так еще недавно совершенно чужие друг другу мужчина и женщина сошлись очень близко… Они даже спали теперь, держась за руки, как если бы боялись потерять друг друга.

Зачастила вдруг Дина. Приходя, она каждый раз с удивлением осматривала квартиру, которую до недавнего времени считала своей, и ревностно следила за происходящими в ней изменениями. Так, к примеру, появление в спальне розового ковра на полу вызвало ироничную улыбку, а новая итальянская сковорода так и вовсе была поднята на смех, как и японские чайные чашки с желтыми розами.

Ступин, испытывая определенную неловкость перед Валентиной за то, что его, по сути, бывшая жена все чаще и чаще наведывается к ним, не раз намекал Дине, что он теперь не один, что у него есть другая женщина и что ей, Дине, абсолютно нечего делать в этих стенах. Дина фыркала в ответ, и, будь она кошкой, шипела бы и на осмелевшего Ступина, и на беззвучно перемещавшуюся по квартире Валентину. Угнетало обоих и то, что у Дины по-прежнему оставались ключи от квартиры и она являлась, как правило, без предупредительного звонка, как к себе домой, и ужасно радовалась, как им казалось, когда заставала их врасплох. Дина приходила, как правило, рано утром или поздно вечером,

чтобы застукать любовников вместе. Чувство вины, которое поначалу делало ее такой неуверенной в глазах Ступина, теперь, когда у Николая появилась любовница, уступило место нездоровому любопытству, ревности и чувству неприязни, которое росло в Дине по мере того, как укреплялись отношения между Ступиным и Валентиной. «Ну, оставишь ты меня в покое или нет?» – спрашивал тихим, но твердым голосом Ступин, уверенный в том, что Валентина не слышит его. «Мы с тобой еще не разведены, а ты ведешь себя по-свински… – отвечала ему Дина и пыталась провести ладонью по его щеке. – Я-то была честна с тобой и хотя бы не приводила в дом Соболева и даже не спала с ним, можешь у него спросить… А еще лучше – у моей мамы. Все это время, что ты знал о моих отношениях с Соболевым, я ночевала у мамы. Ты же знаешь, она болеет..» – «Ты все лжешь, Дина, и меня больше не волнует, где ты ночевала и с кем спала. Ты ушла от меня к Соболеву, а уж как вы там маскировали ваши, как ты говоришь, отношения, мне теперь все равно. Я могу дать тебе развод прямо сейчас». – «Вот и займись этим… Пусть все знают, что это не я, а ты подаешь на развод. И это у тебя любовница, а не у меня любовник. Вы уже живете вместе… Не знаю, правда, что ты нашел в этом скелете, где ты ее откопал, в каком из старинных курганов? Это же мумия… Она нездорова, Ступин, неужели ты не видишь? Предлагаю тебе вернуться ко мне и начать все сначала…»– «Ты немедленно уйдешь или не получишь от меня ни копейки… Я найму хорошего адвоката, который докажет, что ты не имеешь права ни на квартиру, поскольку она была куплена еще до нашего брака, ни на все то, что я тебе по дурости пообещал, когда ты попросила меня о разводе…» Валентина, слышавшая весь этот разговор, замерла в кладовке, где раскладывала по полкам выглаженное белье, – кладовка, неужели Валентине так и суждено вечно прятаться в ней и каждый раз узнавать при этом что-то новое об истинных отношениях Ступина с его женой? Щеки ее пылали, как если бы ее на самом деле застали в этой кладовке за подслушиванием. «Только вы, Валентина, должны будете помочь мне избавиться от Дины… Это будет очень легко, не пугайтесь так…» Что он, Ступин, имел в виду, когда говорил об этом в том кафе, где она чуть ли не слезно просила у него прощения? Каким образом она могла помочь ему избавиться от своей жены? А не произошло ли обратное, на что он и надеялся, не помогла ли Валентина одним своим присутствием вызвать у Дины ревность по отношению к мужу, чтобы в конечном счете вернуться к нему? А все те слова, что она слышала утром от Ступина, исходящего страстью, не способ ли подольше подержать ее, Валентину, подле себя, ровно столько, сколько может понадобиться для того, чтобы вернуть себе Динину любовь? И почему они так громко разговаривают? Уж не для того ли, чтобы Валентина, свернувшая в кладовку с бельем, могла отлично слышать их голоса? Они нарочно так разговаривают, ведь они оба знают, где она сейчас (они же видели, что она доглаживает последний пододеяльник)…

Не сказать, что ей захотелось в колодец – там ей больше делать нечего. Но и оставаться в этом доме тоже показалось бессмысленным. Разве что Ступин простит ей долг… Слезы горячими потоками полились по щекам, как тогда, когда она впервые услышала, что Сергей проиграл весь их бизнес, все их будущее. Предательство на предательстве и предательством погоняет. Валентине вдруг стало нестерпимо жаль себя… «Отдай мне ключи…» – «Не отдам». – «Тебя жаба давит?» – «Давит». – «Ты ушла от меня, бросила меня…» – «Я могу вернуться к тебе…» – «Поздно. Ты знала, как я ждал этого. У тебя было много времени, чтобы принять решение. Я разрешил приходить тебе ко мне именно ради этого. Но ты не воспользовалась этим, значит, так тебе было нужно…» – «Теперь ты ей будешь покупать шубы и драгоценности? Мне мама говорила, что ты недолго будешь горевать по мне…» – «Ты так говоришь, словно собираешься умирать…» – «Дурак ты, Ступин, я не собираюсь умирать. Но пока я жива, ты не будешь с этой… из Освенцима. Не знаю, зачем она тебе нужна… Ты уже забыл все то, что было между нами?» – «Дина, тебе пора. Твой Соболев ждет тебя. Я сам подам на развод и постараюсь как можно скорее разорвать наши отношения. И замки поменяю, хотя и жаль двери…» – «Только попробуй сменить замки, тогда сам увидишь, что будет». – «А что может случиться?» – «Я буду стоять перед запертой дверью и звонить до тех пор, пока кто-нибудь из вас не откроет дверь…» – «Ты одумалась и решила вернуться ко мне только из-за денег? Это тебя твоя мама подучила?» – «Вот только не трогай мою маму!» – «Не кричи!»

Дина ушла, хлопнув дверью. Видимо, слова Ступина попали в самую точку. Увидев Николая, бледного, расстроенного, Валентина поняла, что заблуждалась на его счет, что он был искренен с ней и вовсе не намерен возвращаться к Дине. Волна нежности охватила ее, и она обвила его шею руками. «Ты не должна обращать внимания на выходки моей бывшей жены. Поверь мне, я знаю ее, она ходит сюда не только, чтобы позлить меня, нас. Это ее мать кусает локти и ужасно жалеет, что надоумила свою дочь наставить мне рога… Она немного забылась, ее мать… Марта очень практичная и умная женщина. Это она только говорила, что против нашего брака, а на самом деле была рада, что удачно пристроила свою дочь. У Дины до меня был парень, вроде бы она его любила… Но это не Соболев, нет. Какой-то студент, фамилия его, кажется, Черкашин, да, Саша Черкашин… Так вот эта самая Марта все сделала, чтобы они расстались. Студент и миллионер… согласись, у студента Черкашина было мало шансов, а я так красиво ухаживал за Диной».

Он как в воду глядел. Начались звонки Марты. Валентина не могла слышать, как Ступин пытается объяснить ей, что между ним и ее дочерью все кончено. Она уходила в дальнюю комнату, включала погромче телевизор и переживала за Николая.

Как-то раз в их квартире появился мужчина. Поначалу Валентина приняла его за Соболева, но потом поняла, что ошиблась. Ступин сказал Валентине, что у него очень важный разговор, и они заперлись с незнакомцем в кабинете. Говорили около часа, после чего мужчина ушел, а Николай сказал, что пока он не разведется с Диной, Валентине лучше не выходить из дома. На все вопросы Валентины, связанные с этим странным заявлением, он молчал как рыба. Так Валентина оказалась домашней затворницей. Ступин же, страдая от того, что не может ей ничего рассказать по каким-то лишь ему известным причинам, молча переживал. Она поняла, что ей грозит опасность. И исходит она, скорее всего, от Дины и ее матери, Марты. Вероятно, они задумали что-то радикальное, направленное на то, чтобы вернуть Ступина Дине, чего бы это им ни стоило, и, значит, избавиться от Валентины. Ступин, узнав об этом, предпринял все меры предосторожности… Как еще можно было объяснить этот запрет выходить из дома?