Платит последний
Шрифт:
Лицо у него было блаженное, как у дошкольника на елке.
…Когда Ивашников стал разворачиваться у Триумфальной арки, Лидия больше не сомневалась: он везет ее домой. Ну да, на старую квартиру. Хотя знал, что они переехали на площадь Курчатова, был там в гостях. А папы тогда не было дома, так что Колька вполне мог решить, что папа так и живет здесь, на Кутузовском. Значит, к папе везет. Спасибо, что не к мужу.
Она подумала, что ведь ничегошеньки не знает о нынешнем Ивашникове. Ну, бросила его жена, давно. Может, успела вернуться. Или Колька успел пережениться. Вот почему он полез к ней в машине: ему больше негде, дома
— Спасибо за все, — сказала Лидия, — и с наступающими тебя ноябрьскими праздниками. Останови здесь, дальше я сама.
— Куда ты сама? У тебя ключей нет, — с непонятным намеком ответил Ивашников, а Лидия сказала:
— Ничего, я позвоню в дверь.
— Так и хозяев нет дома, — крутя баранку, заметил Ивашников. — Не приехали еще. Сейчас приедут.
Он свернул к дому, въехал во двор и остановился у подъезда, знакомого Лидии до трещин в ступенях.
— Теперь приехали. А вот тебе ключи.
Ключи были незнакомые и вообще не похожие на обычные ключи, но Лидия поняла, что они от ее старой квартиры.
— Иди, хозяйка, — сказал он, — сообрази там что надо по домашности. А я машину отгоню.
Как во сне Лидия выбралась из машины, хотела взять сумку и чемодан — Ивашников не позволил — и побрела к подъезду.
— Там домофон, магнитный ключик на связке, — крикнул вслед ей Колька, хлопнул дверцей и отъехал. Стоянка была тут же, во дворе.
Лидия разобралась с домофоном, потянула на себя туго подавшуюся стальную дверь, вошла и подъезда своего не узнала. Отремонтировали подъезд, и, главное, по запаху чувствовалось, что сюда больше не забегают с проспекта распить и помочиться. За дверцей у лифта, где раньше хранились уборщицыны ведра-тряпки, обнаружилась чистая комнатка, в ней сидел молодой человек при галстуке.
— Я в шестнадцатую, к Ивашникову, — сказала Лидия.
— Его нет, — сообщил молодой человек и, чтобы показать службу, сделал движение, как будто собирается тащить и не пущать.
— Он сейчас придет, — успокоила бдительного стража Лидия и с гордостью добавила: — А я пока соображу что надо по домашности. Я теперь буду здесь жить.
Новым было все. От номерной таблички на двери и самой двери, бронированной, с тройными сейфовыми запорами, до планировки. Лидия прилегла на кожаный диван, головой в бывшей столовой, ногами в бывшей кухне. Стена меж ними исчезла; кухонные причиндалы скрывались за стойкой, как в баре. Что касается причиндалов — да. Было на что посмотреть. Кремовая эмаль и нержавейка. Полки буковые. Вытяжка — само собой. Машина стиральная, машина посудомоечная, печка СВЧ, плита, о которой Лидия понятия не имела, как она называется и как с ней управляться.
В другие комнаты она только заглянула. Кабинет остался кабинетом, а ее и отцову спальню соединили, и Колькина полуторная кровать терялась в просторах.
Лидия чувствовала себя обманутой.
В прихожей коротко тилиликнуло — ага, домофон, Колька идет. Дверь она не закрывала, рассудив, что едва ли Колька носит с собой два комплекта ключей.
Он вошел и по ее лицу понял все.
— Ничего, Лида, переделаем, как было. Я же только месяц назад вселился.
— А я успела навоображать, — призналась Лидия. — Думала, ты тот новый русский, который купил у папы квартиру.
— Нет, я только месяц назад. Все сделаем как раньше, — повторил Колька. — Давай ужинать, я с утра ничего не ел.
— Я даже чайник не могла поставить. Не знаю, как подступиться к твоей плите, — пожаловалась
Колька поднял ее с дивана и стал показывать, как что включается и где что лежит. Он обстоятельно все показывал, как будто сдавал дежурство, а когда Лидия устала и начала путаться, отвел ее в ванную.
С ума сойти, какая это была ванная. С черным кафелем, хрустальными светильниками, позолоченными кранами и ненужной мраморной ступенькой, ведущей в джакузи. Лидия побежала глазами по стеклянной полочке. Женщины у Кольки не было, это точно. Ванная — как вспаханная полоса на границе: пройдешь один раз и уже наследила. Забытой шпилькой, волосом на расческе, запахом… Нет, следов никаких.
Она чмокнула Кольку в губы. От него пахло деньгами — хорошо ухоженным и, в общем, безразличным ей мужчиной. Но сквозь дорогой парфюм тенью пробивался прежний Колькин запах, от которого Лидия пьянела. Да, кобелем. Тогда Лидия не понимала этого, а сейчас могла сказать себе точно и без эвфемизмов. Кому не нравится, могут ходить на Борю Моисеева. И еще он пах уверенностью — уверенность тоже пахнет. И немного отцом.
Колька присел, обхватил ее вокруг бедер и поднял. Лидия не поняла зачем, а Колька взгромоздил ее, как статую, на туалетный столик и сказал:
— Нажми на плитку. Там, где была отдушина для газовой колонки, помнишь?
Конечно, Лидия помнила. Под нажимом плитка провалилась внутрь и отъехала, как стекло в книжной полке. В отдушину был вмурован маленький сейф.
— Два налево, шесть направо, ноль и тройка, — сказал Колька. — Двадцать шестое марта, твой день рождения.
Лидия покрутила туго щелкающую ручку, и толстенькая круглая дверца открылась. Пространство за ней было меньше обувной коробки.
Доллары. Пачками, как в кино.
— Ну вот, — сказал Колька, — теперь ты знаешь, где что лежит. Это на всякий случай, если мне кирпич свалится на голову. Пойдем ужинать. Или сначала помоешься?
— Нет уж, сначала ужинать, — закрывая сейф, сказала Лидия, — а то знаем мы вас.
Колька снова обнял ее за бедра, чтобы снять со столика, ткнулся лицом в живот, и Лидия подумала, что, может быть, стоило бы сначала помыться. Конечно, вдвоем.
— Помнишь, как ты меня поливал из лейки?
— Еще бы, — тепло выдохнул ей в живот Ивашников.
Лидия очень хорошо чувствовала, что она без трусиков, Колька же порвал их в машине. Хотелось, чтобы он залез к ней под подол, пускай без продолжения, а так, между прочим. Она чуть прижала к себе Колькину голову, и он догадался, залез.
— Теперь ты знаешь, что где лежит, — передразнила его Лидия. — Возьми сейчас же.
Колька понял се буквально. Сейчас же — значит, сию секунду. Ну ладно — я, мне только подол задрать, изумленно подумала Лидия, обнаружив себя сидящей на столике. Ивашников трепыхался внутри, как птица в кулаке. Ладно — я, а он-то когда успел?! Опять стало больно, хотя не оттого, что им помешал Вадим, а просто поза была для них не совсем подходящей. Положим, о Вадиме она помнила. И мысленно показывала ему язык. Неподходящая поза как-то понемногу стала очень подходящей, Лидия обхватила Кольку ногами и вталкивала его в себя, еще, еще! Нарисованную в машине звездочку на фюзеляже действительно не стоило считать. Чепуха это была, а не звездочка. А вот сейчас… Сейчас, Коленька, сейчас! Лидия повисла на нем, прилипла, остро жалея, что они одеты, икрами она ощущала, как ходят, напрягаются крепкие Колькины ягодицы, еще, ну! У-ух, как в оборвавшемся лифте. Все. Нарисовали звездочку. Самолет сбит, и в этом самолете сидел один полутяжелый борец, дай Бог ему здоровья и жену хорошую.