Платон, сын Аполлона

Домбровский Анатолий Иванович

Эвклид замолчал. Платон долго не отвечал, а потом вдруг спросил:

— Что же делать, Эвклид? Ждать воли богов на этот счёт можно и сто, и тысячу, и десять тысяч лет. За это время умрём не только мы, но и сотни других поколений. Простые люди говорят, что на богов нет управы, никто и ничто не может заставить или побудить их принять нужное нам решение. Путь ожидания и просьб — безнадёжен или непредсказуемо долог. Ожидание величайшей милости — прозябание в смертной тоске, в бездействии или в напрасных трудах. Даже мелкие просьбы боги выполняют не всегда, а великую, пожалуй, никогда не выполнят. Удел богов — приятная вечная жизнь среди развлечений, пиров, интриг, если верить Гомеру или Гесиоду, а не творчество ради созидания благ для людей. Пусть тебе не покажется это кощунственным, Эвклид, но я не надеюсь на богов, не вправе надеяться, зная о них то, что знаю. Разумеется, я решил найти то, что доступно

людям, но стоит над богами, — прекрасное-само-по-себе. Может быть, это грядущий Бог над богами и над людьми. Его высшая милость достижима любовью к нему, как я написал. Высший Бог — это прекрасное-само-по-себе. Путь к нему — Любовь.

— Ты создаёшь нового бога?

— Я ищу его. Или у меня нет такого права?

На этот раз долго не отвечал Эвклид. Он ходил взад-вперёд по экседре, потом подошёл к окну и долго смотрел вверх, на небо, по которому плыли спокойные жемчужно-белые облака. Платон подошёл и стал рядом, тоже глядя на небо.

— Природу богов мы познаем посвящением в их таинства, — наконец сказал Эвклид, положив руку на плечо. — Я знаю, ты посвящён в таинства Деметры в Элевсине. Тебе кажется, вероятно, что не до конца... И правда, ведь никто не знает, как стать бессмертным при жизни, не умирая, как не потерять себя среди сонма бессмертных душ, а сравняться в бессмертии с богами.

— Да, этого, кажется, никто не знает, — согласился Платон.

— Но природу богов познавать можно и должно, — сказал Эвклид. — И вот мой тебе совет: отправляйся в Египет. Боги Египта древнее и мудрее. Тамошние жрецы говорят, что наши боги — дети египетских богов или по меньшей мере просто получили иные имена. Египетские посвящения основательны и длительны. Я думаю, не откроются ли тебе там высшие тайны, и не есть ли твоё прекрасное-само-по-себе лишь другим названием уже существующего, но неизвестного или забытого нами бога. Мне почему-то кажется, Платон, что только подаренное им бессмертие достижимо и надёжно. Испытай, Платон. Нет, я не гоню тебя, — вдруг спохватился Эвклид, — не говорю, что надо ехать в Египет немедленно, завтра же. Живи здесь сколько хочешь, сколько считаешь нужным. И вообще, отнесись к моему совету не как к приказу. Ты свободен, Платон. Да и занятия наши мы ещё не завершили, хотя во многом ты уже превзошёл меня, — улыбнулся Эвклид. — Ты свободен, — повторил он и убрал руку с плеча Платона. — И ты мыслишь. А кто мыслит, тот всегда в пути, даже если стоит у окна экседры и смотрит на небо. Но кто не мыслит, тот постоянно в тупике, даже если скачет верхом на лошади.

Они ещё несколько раз возвращались к этому разговору в последующие дни, пока Платон наконец не принял решение отправиться в Египет в том же году, до наступления зимних штормов.

Перед тем как отправиться в путь, он на несколько дней вернулся в Афины.

Родной город показался ему пустым и скучным. Все говорили главным образом о столкновении различных партий, о политических интригах, и эти разговоры наводили на Платона тоску. Партии, преследуя свои корыстные цели, сражались за власть, за право безнаказанно обогащаться, разоряя своих сограждан, политические интриги плелись вокруг лиц если не мелких, то заурядных. Общественная жизнь в Афинах представлялась Платону унылой, как пустыня.

— Все великие умерли, — сказал он Исократу, пришедшему навестить друга.

— Нужно призвать кого-нибудь из великих на царство в Афины, — ответил ему Исократ. — Ведь их в мире немало.

— Плодоносящие деревья не пересаживают, — вяло возразил Платон.

Лишь одно событие в Афинах привлекло на некоторое время его внимание — приезд Демокрита из Абдер. Об этом философе много говорили в Элладе, утверждая, что он один из мудрейших людей на земле, обогативший свой ум обширными знаниями в путешествиях по разным странам. В орхестре одеона [62] продавалось его сочинение «Мирострой».

62

В орхестре одеона... — Орхестра — круглая площадка для исполнения хоровых лирических песен, находившаяся в театре между скамьями для зрителей и сценой. Одеон — крытый театр для музыкальных представлений в Древней Греции.

Платон знал, что Сократ некогда встречался с Демокритом, когда тому было лет пятьдесят, и очень хорошо тогда о нём отозвался.

Целый день Платон читал купленное Фриксом сочинение Демокрита и пришёл к выводу, что хотя автор умён и знает многое из того, что известно мудрецам Вавилонии, Индии и Египта, его взгляд на происхождение и устройство мира прямо противоположен собственным представлениям Платона.

Демокрит утверждает, что мир не есть творение высшего разума, идеи или бога, а состоит из частиц материи и пустоты. Частицы мечутся в пустоте, образуя при соединении различные вещи. Мир познаётся человеком с помощью органов чувств, а не дан нам как истинное знание в душе, которая тоже есть лишь сочетание гладких и крупных частичек материи. Подобно гаснущему огню, исчезают по смерти наши души. Бессмертны только частицы материи, а всё прочее — преходяще. «Человек, — прочёл в демокритовском «Мирострое» Платон, — дитя случая, зародившееся в воде и иле». Более тоскливый мир, чем у Демокрита, трудно было себе вообразить. В нём нет ни разума, ни бессмертия, ни богов — только безумные атомы, сталкиваясь, носятся в пустоте. Правда, однажды Демокрит заметил, что боги, возможно, всё же существуют, но это не существа, населяющие Олимп, а некие субстанции, состоящие из более тонких атомов, чем люди, благодаря чему живут дольше простых смертных, обитают в пустотах мира и никак не влияют на его судьбу. Боги, по Демокриту, просто долгожители межзвёздных пространств. А те, кого принято считать богами, — всего лишь светила, кажущиеся людям чудесными победителями мрака. Мрак — вместилище всех страхов, а свет — избавление от них. Вот люди и молятся светилам, что тем не менее бессмысленно: Зевс, а это, по Демокриту, всего лишь Солнце, не слышит нас. Бессмертно лишь то, из чего мы сделаны, а сами мы — ничто...

И всё же Платон отправился в «Киносарг» послушать Демокрита и тех, кто придёт на встречу с философом. По правую руку, разумеется, будет сидеть Антисфен. Говорят, он завладел Демокритом, считает его не только своим гостем, но и другом, ни на шаг не отпускает от себя, самозабвенно купаясь в лучах его известности. Возможно, там будут старик Критон и его сын Критобул, а также Аполлодор, с которым Платону не хотелось бы встречаться — ещё не забыто нанесённое им оскорбление. Наверняка придут и незнакомые Платону люди, ученики Антисфена, нищий сброд, как говорит о них Адимант. Исократ настаивает на том, что в «Киносарг» лучше всего отправиться под вечер, нарядившись в старый плащ и помятую шляпу, которую можно надвинуть на глаза, дабы не быть узнанным друзьями Антисфена. Аристократу являться в «Киносарг» неприлично, сидеть рядом с оборванцами унизительно, но именно таких людей собирает вокруг себя Антисфен. Да и общение с Демокритом, этим безбожником, выходцем из страны Глупости — так прозвали эллины Абдеры, — не делает чести истинному аристократу.

— Пожалуй, ты прав, — согласился с Исократом Платон. — Я попрошу Фрикса принести старую одежду.

Путь до «Киносарга» занял много времени, так что на холм к гимнасию «Белая собака» они поднялись, когда солнце уже коснулось горизонта, хотя из дома Платона вышли, пока оно ещё высоко висело над Гиметтой. Друзей сопровождали Фрике и слуга Исократа Крисипп с завёрнутыми в холстину факелами. Такая предусмотрительность не помешает — ведь возвращаться домой предстояло ночью.

Беседа с Демокритом началась давно. Все присутствовавшие были так увлечены, что мало кто обратил внимание на Платона и Исократа, которых к тому же трудно было узнать — оба явились в старых выцветших плащах, в широкополых шляпах, с котомками через плечо, босые.

Платон и Исократ, войдя под навес, где сидел Демокрит в окружении трёх или четырёх десятков слушателей, нашли себе место у колонны, побеспокоив лишь какого-то юношу просьбой пересесть так, чтобы освободить место для двоих. Кстати, этот молодой человек, в отличие от многих других, выглядел далеко не по-нищенски. Он был одет в новый голубой плащ, по плечам струились ухоженные волосы, на ногах сверкали блестящими застёжками сандалии, в руках он держал дорогой, искусно разукрашенный посох с серебряным набалдашником в виде львиной головы. Юноша был свеж лицом, красив, глаза его, едва Платон и Исократ приблизились, засветились любопытством. Место он уступил с готовностью, приветливо улыбаясь, так что Платону даже подумалось, что юноша узнал их, раскрыл их хитрость с переодеванием. Впрочем, думать об этом было некогда: хотелось поскорее сосредоточиться на беседе.

Демокриту было лет семьдесят. Так выглядел в год смерти Сократ: совсем белая борода и волосы, дряблая кожа на шее у подбородка, усталые глаза, узловатые руки, безвольно лежащие на коленях, неровный, старческий голос.

Антисфен, как и предполагал Платон, сидел рядом с Демокритом, и лицо не покидала счастливая улыбка. Антисфен держал в руках кружку, а рядом на скамье стоял кувшин, предназначавшийся, видимо, для Демокрита. Антисфен, должно быть, временами наливал в кружку вина, чтобы философ мог промочить горло и поддержать силы. Вскоре так и случилось: Демокрит замолчал и посмотрел на Антисфена, который тут же вручил ему чашу с живительным напитком.