Плавающий город
Шрифт:
Люди встревожились. С офицера и матросов, попавших под морской вал, ручьями стекала вода, не задумываясь, они бросились к поврежденной обшивке кожуха. В межпалубном пространстве уже скопилась вода высотой в три фута. Море уносило новый мусор, среди которого оказались и несколько тысяч тех самых кукол, которые мой соотечественник с улицы Шапон рассчитывал акклиматизировать в Америке. Их маленькие тельца, вымытые из картонных упаковок хлынувшей на судно морской водой, плясали на поверхности волн, и эта сцена вызывала смех, даже несмотря на столь печальные обстоятельства. Тем временем вода добралась и до нас. Ее массы обрушились вниз через люки. Вторжение океана привело к тому, что, как доложил старший механик, «Грейт-Истерн» принял две тысячи тонн воды — вполне достаточно, чтобы отправить на дно
— Прекрасно! Прекрасно! — воскликнул доктор, когда шквальный порыв ветра сорвал с него шляпу.
Удерживаться на ногах в этой ситуации стало невозможно. Стоять с поднятой головой было бы безумием. Надо было как можно скорее уходить. Пароход шел с сильным дифферентом [153] на нос, напоминая человека, рискнувшего плыть под водой с открытым ртом.
Капитан Андерсон уже все понял. Я заметил, как он на мостике подошел к маленькому штурвалу, откуда сигналы поступали к механизму рулевого управления. В цилиндрах рулевой машины стал накапливаться пар. Корабль был развернут носом к ветру и, совершив маневр с легкостью шлюпки, взял курс на север, уходя от шторма.
[153] Дифферент — угол продольного наклона судна, вызываемый разностью осадки носа и кормы.
И вдруг капитан, обычно хранивший спокойствие, прекрасно владевший собой, гневно воскликнул:
— Мое судно обесчещено!
Глава XXV
Как только «Грейт-Истерн» совершил разворот и подставил корму волне, прекратилась боковая качка. Волнение сменилось абсолютной неподвижностью. Подали завтрак. Большая часть пассажиров, умиротворенная покоем на борту, спустилась в ресторанные залы и приступила к еде, не опасаясь ни толчков, ни ударов. Ни одна тарелка не съехала на пол, ни один стакан не пролился на скатерть. И, соответственно, благодаря отсутствию качки, столы стояли на месте. Однако не прошло и трех четвертей часа, как мебель опять стала вздрагивать, закачались люстры, на полках шкафов зазвенела посуда. Это «Грейт-Истерн» на какое-то мгновение прервал свой ход вперед, совершая разворот на запад.
Я вернулся на палубу вместе с доктором Питферджем. Он заговорил с владельцем кукол.
— Сударь, — обратился к нему доктор, — весь ваш маленький мирок напуган. Взгляните на плавающих кукол, которые никогда уже не заговорят в Соединенных Штатах.
— Ба!— заметил парижский промышленник. — Это барахло застраховано и запатентовано, так что мой секрет не погиб в морской пучине. Я про них говорю, про этих куколок.
Невооруженным глазом было видно, что мой соотечественник не принадлежит к числу людей, впавших в отчаяние. Он дружелюбно распрощался с нами, а мы направились на корму. Там мимо нас пронесли рулевого, задетого приводом управления в промежутке между первым и вторым ударами.
— Если бы это случилось в момент разворота, — проговорил Питфердж, — не знаю, куда бы мы прибыли, тем более после того, как море обрушило на наше судно водяной шквал. Правда, паровые помпы уже начали откачку воды. Однако работа не закончена.
— А что с этим несчастным? — спросил я у доктора.
— Он серьезно ранен в голову. Бедняга! Это молодой моряк, женатый, отец двоих детей, в дальний рейс вышел в первый раз. Им займется судовой врач, но именно это вызывает у меня беспокойство. Ладно, посмотрим. Правда, ходят всякие слухи, которым кое-кто поверил, но, к счастью, они оказались ложными.
— Так что, — продолжил я, — мы вновь идем правильным курсом?
— Да, — подтвердил доктор, — мы движемся на запад, против ветра и разрезая волну. Что само собой разумеется, — добавил он, держась за кнехт, чтобы устоять на палубе. — Как вы думаете, что бы я сделал с «Грейт-Истерном», если бы стал вдруг его владельцем? Не знаете? Так вот, я превратил бы его в корабль-люкс и брал бы за билет по две тысячи франков. На судне плавали бы только миллионеры, не ограниченные временем. Переход из Англии в Америку занимал бы месяц, а то и все шесть недель. Никакого волнения моря по маршруту. Ветер лишь встречный или попутный. И к тому же никакой качки, ни боковой, ни килевой. Пассажиры застрахованы от морской болезни, и если кто-нибудь будет от нее все-таки страдать, то получит сто франков отступного.
— Весьма практичная идея, — заметил я.
— Да, — ответил Дин Питфердж, — на ней можно заработать деньги… или потерять!
А пароход продолжал свое плавание на небольшой скорости, делая максимум пять-шесть оборотов гребных колес и стараясь поддерживать ее на этом уровне. Волнение на море ослабло, форштевень нормально резал носом волны, и судно больше не испытывало натиска стихии. Прекратилось противоборство горы металла с горой воды, корабль превратился в неприступный утес, невозмутимо воспринимавший плеск волн. Наверху стал накрапывать дождик, и нам пришлось спрятаться под крышей главного салона. Дождевой поток утихомирил и море и ветер. А потом небо на западе прояснилось, и последние тучи постепенно скрывались за противоположной линией горизонта. В десять часов ураган испустил дух.
В полдень с достаточной точностью были проведены астрономические измерения. Объявление гласило:
42°50' с. ш.
61°57' з. д.
Пройдено по курсу: 193 мили
Значительное сокращение пройденного пути было связано со штормом, который всю ночь и все утро без конца терзал судно, причем так страшно, что один из пассажиров, своего рода постоянный житель Атлантики, ибо пересекал океан в сорок четвертый раз, заявил, что никогда не видел ничего подобного. Но старший механик заверил, что, хотя еще до урагана «Грейт-Истерн» боролся с волнами целых три дня, корабль от ударов стихии практически не пострадал. Он не преминул лишний раз напомнить, что этот великолепный пароход, даже если ход у него был посредственным, даже если его сильно качало, был надежной защитой против всех опасностей моря. Он противостоял всем внешним силам как монолит. Его жесткость, следствие полной однородности конструкции, обеспечивалась двойным корпусом и прочной обшивкой.
Но вернемся к ранее сказанному. Какой бы ни была мощность судна, нет нужды бессмысленно сражаться с бурным морем. Каким бы крупным ни было судно, каким бы прочным ни был его корпус, его нельзя считать «обесчещенным», если ему нанесет удар шторм. Капитан никогда не должен забывать, что человеческая жизнь перетягивает на чаше весов чье бы то ни было самолюбие. В любом случае упрямство опасно, упорство достойно осуждения, а в данном случае чревато катастрофой, которая могла бы произойти с любым из трансокеанских кораблей, тем более по такой достойной осуждения причине, как нежелание отставать от судна соперничающей компании.
Глава XXVI
Тем временем помпы продолжали осушать озерцо, образовавшееся внутри «Грейт-Истерна» подобно лагуне, врезавшейся в глубину острова. Мощные и быстродействующие, эти паровые помпы вернули Атлантике то, что она выплеснула на борт. Дождь перестал: ветер опять окреп; небо, затянутое тучами во время шторма, прояснилось. К моменту наступления ночи я в течение нескольких часов прогуливался по палубе. Салоны отбрасывали огромные пучки света через открытые окна. А позади корабля в пределах видимости простирался фосфоресцирующий кильватерный след [154] , то тут, то там прерываемый светящимися гребешками волн. Отражения звезд в молочно-белой водяной массе то вспыхивали, то гасли — в зависимости от того, наплывали ли на них разгоняемые ветром облака. Все вокруг пропадало в темной ночи. Впереди грохотали гребные колеса, а подо мной раздавался стук цепей рулевого управления.
[154] Кильватерный след — след, остающийся на воде позади идущего судна.