Плавающий город
Шрифт:
После первой схватки, продолжавшейся несколько минут, шпаги опустились. Никто из дуэлянтов не нанес друг другу ни одного укола. Задет был лишь рукав рубашки Фабиана. Дрейк и Фабиан разошлись, поскольку у Дрейка пот выступил на лице и застлал глаза.
А гроза подходила все ближе. Раскаты грома раздавались непрерывно, и оглушительный грохот заполнял все вокруг. Электричество настолько зарядило окружающую атмосферу, что даже на клинках шпаг при скрещивании проскакивали искры под влиянием грозовых облаков.
После очень короткой передышки капитан Корсикэн вновь подал сигнал сходиться. Фабиан и Дрейк встали в позицию.
Эта схватка оказалась более энергичной, чем предыдущая. Фабиан защищался на удивление спокойно. Дрейк яростно нападал. Много раз после отчаянного выпада я наблюдал, как Фабиан парировал удар, так и не достигший цели.
Наконец последовал выпад, и Дрейк, отражая терцию, получил укол. Я понял, что Фабиан совершил туше в грудь, однако выпад был отбит. Отступив, Фабиан применил квинту [163] и чистым приемом парализовал шпагу Гарри. Они высвободились, разошлись быстрым движением по полукругу, а над нашими головами зарницы прорезали тьму.
[163] Туше, терция, квинта — названия приемов в фехтовании шпагой, рапирой, эспадроном.
Фабиан вполне мог контратаковать. Но нет! Он стал ждать, пока противник придет в себя. Признаюсь, такое великодушие было мне не по вкусу. Гарри Дрейк — не тот человек, который заслуживал пощады.
Новый выпад — и, необъяснимо для меня, Фабиан выпустил из руки шпагу. Неужели, незаметно для нас, он был смертельно ранен? Кровь ударила мне в голову.
— Да защищайтесь же! — зарычал Дрейк, бешенный, как разъяренный тигр, и начал наступать на противника.
Я понял, что он готов был разделаться с безоружным Фабианом, Корсикэн бросился между ними, чтобы предотвратить нападение на беззащитного человека. Но тут Гарри Дрейк остолбенел и замер, так и не завершив выпад.
Я обернулся. Бледная как смерть, с разведенными в стороны руками, к дуэлянтам приближалась Эллен. Фабиан, широко расставив ноги, потрясенный этим явлением, застыл на месте.
— Вы! Вы! — воскликнул Гарри Дрейк, обращаясь к Эллен. — А вы зачем здесь?
Поднятая вверх шпага замерла в высоте, кончик ее сверкал. Казалось, сам меч архангела Михаила очутился в руках у демона.
И вдруг ослепительно яркая вспышка залила ужасающим светом корму корабля. Я чуть-чуть не упал, ощутив нечто вроде удушья. Вспышка света и страшный гром потрясли нас всех. Распространился сильный запах серы. Невероятным усилием воли мне удалось не потерять сознание. Я припал на одно колено, потом поднялся, присмотрелся. Эллен стояла, прислонившись к Фабиану. Гарри Дрейк, окаменев, оставался в прежнем положении, но лицо его жутко почернело!
Несчастный, неужели он острием шпаги притянул молнию и был ею поражен?
Эллен оторвалась от Фабиана и подошла к Гарри Дрейку, лицо ее выражало неземное сострадание. Она положила ему руку на плечо. Это легкое прикосновение нарушило равновесие. Безжизненное тело Дрейка рухнуло, как инертная масса.
Эллен склонилась над ним, мы же отступили в ужасе. Гарри был мертв.
— Его ударила молния! — воскликнул доктор, схватив меня за руку. — Молния! Ах! А вы не хотели даже поверить, что будет такая сильная гроза.
Гарри Дрейк действительно был насмерть поражен молнией, как констатировал Дин Питфердж. Или, скорее, как полагал судовой врач, он спас корабль, приняв удар стихии на себя. Кто знает… В конце концов, перед нами лежал просто-напросто труп.
Глава XXXIV
На следующий день, во вторник девятого апреля, в одиннадцать часов утра «Грейт-Истерн» снялся с якоря и направился к устью Гудзона. Лоцман с невероятной четкостью осуществлял маневры, приказывая одним взглядом. Над горизонтом исчезли последние облака. В море по направлению к берегу торопилась флотилия небольших судов.
В половине двенадцатого появилась «шхуна здоровья», маленькое парусное суденышко, на котором прибыл санитарный комиссар Нью-Йорка. Снабженное балансирным устройством, то поднимавшимся, то опускавшимся в центре палубы, оно плыло с поразительной скоростью, и я получил возможность ознакомиться с одним из небольших американских тендеров, построенных по единому образцу. Причем вокруг нас сновало около двадцати таких корабликов.
Затем мы обогнали плавучий маяк, лодку со световой установкой, обозначавшей проходы через Гудзон. Мыс Санди-Хук, песчаная коса, заканчивающаяся маяком, возник перед нами; на берегу собрались зеваки, кричавшие «Ура!» в нашу честь.
Когда «Грейт-Истерн» огибал мыс Санди-Хук, выходя из внутреннего канала, посреди флотилии рыболовных судов, перед моим взором предстали зеленые холмы Нью-Джерси, огромные форты на берегу залива. Затем потянулся широкий ряд строений, принадлежащих огромному городу, который простирается меж берегов Гудзона и Ист-Ривер, — подобно Лиону, расположившемуся между Роной и Соной.
В час дня, пройдя вдоль набережных Нью-Йорка, «Грейт-Истерн» встал на Гудзоне, отдав якоря в гущу донных телеграфных кабелей, которые он порвет при отплытии.
На берег стали сходить товарищи по совместному путешествию, все, кого породнил этот рейс, с кем я никогда больше не увижусь: калифорнийцы, южане, мормоны, молодая пара… Я подождал Фабиана и Корсикэна.
Но еще прежде я вынужден был довести до сведения капитана Андерсона факт о дуэли, состоявшейся на борту его корабля. Врачи дали свое заключение. Правосудию в деле о смерти Гарри Дрейка сказать было нечего, предстояло лишь отдать распоряжения о предании земле праха покойного.
В эту минуту статистик Кокберн, с которым мы так и не поговорили во время рейса, подошел ко мне и спросил:
— А знаете ли вы, сударь, сколько оборотов гребных колес было сделано за рейс?
— Нет, сударь.
— Сто тысяч семьсот двадцать три, сударь.
— Ах, как интересно, сударь? Ну, а винт?
— Шестьсот восемь тысяч сто тридцать оборотов, сударь.
— Весьма обязан!
И статистик Кокберн тут же отошел от меня, даже не попрощавшись.
Тут появились Фабиан и Корсикэн. Подойдя ко мне, Фабиан с чувством пожал мою руку.
— Эллен! — воскликнул он. — Эллен выздоровеет! К ней сразу же вернулся разум! Ах! Господь справедлив, он всем воздает сполна!