Плавающий город
Шрифт:
Разговаривая, Фабиан улыбался, видимо, думал о будущем. Что же касается капитана Корсикэна, то он без особых церемоний, даже грубовато обнял меня и прокричал:
— До свидания! До свидания!
И поспешил занять место на тендере, куда уже спустились Фабиан и Эллен под присмотром миссис Р., сестры капитана Мак-Элвина, пришедшей встречать брата. Вскоре тендер причалил к берегу, и первая группа пассажиров высадилась на таможенный пирс.
Я смотрел, как они удаляются. Глядя на Эллен, шествующую между Фабианом и его сестрой, я не сомневался, что внимание, преданность, любовь непременно вернут к жизни эту бедную душу, одолеваемую скорбью.
В этот момент кто-то взял меня за руку. Я узнал доктора Дина Питферджа.
— Ну, — спросил он, — как дела?
— По правде говоря, доктор, поскольку «Грейт-Истерн» простоит в Нью-Йорке сто девяносто два часа и я собираюсь на его борту отправиться в обратный путь, мне доведется провести сто девяносто два часа в Америке. Это будет всего восемь дней, но восемь дней, проведенных с толком, так как я постараюсь за это время осмотреть Нью-Йорк, реку Гудзон, побывать в долине Могавк, на озере Эри, посетить Ниагару и все места, воспетые Купером.
— Так значит, вы едете на Ниагару? — воскликнул Дин Питфердж. — Мне бы хотелось еще раз там побывать, и если вы не сочтете мое предложение нескромным…
Почтенный доктор вызывал у меня умиление своими причудами. Мне с ним было очень интересно. Он может оказаться находчивым и знающим гидом.
— По рукам! — воскликнул я.
Пятнадцать минут спустя мы взошли на тендер и уже в три часа, очутившись на Бродвее, разместились в номерах гостиницы «Отель Пятой авеню».
Глава XXXV
Восемь дней в Америке! «Грейт-Истерн» должен был отплыть шестнадцатого апреля, а сегодня, девятого, в три часа я начал обживаться на американской земле. Восемь дней! Существуют заядлые туристы, «экспресс-путешественники», для которых этого времени достаточно, чтобы проехать всю Америку вдоль и поперек. Я не принадлежу к их числу. И никогда не позволю себе после недолгого осмотра Нью-Йорка взять на себя смелость написать книгу об американских нравах и американском характере. Правда, учитывая планировку города, его рельеф, Нью-Йорк действительно можно осмотреть быстро. Он не сложнее шахматной доски. Улицы пересекаются под прямым углом и называются «авеню», если идут в направлении параллелей, и «стрит», если тянутся вдоль меридианов. Эти магистрали различаются порядковыми номерами, что весьма практично, хотя и скучно; а по каждой из авеню ходит омнибус. Осмотришь один квартал Нью-Йорка — и уже знаешь весь огромный город, за исключением, быть может, южной его окраины, ее улиц и улочек, где тесно живет торговый люд. Нью-Йорк — это узкая полоска земли, и жизнь города сосредоточена на краю этой «полоски». Ее окаймляют реки Гудзон и Ист-Ривер, которые на самом деле являются морскими рукавами, пригодными для судоходства, через которые имеются паромные переправы: направо — в Бруклин, налево — к берегам Нью-Джерси. Единственная артерия нарушает симметрию нью-йоркских кварталов, и жизнь там бьет ключом. Это Бродвей, столь же знаменитый, как лондонский Стрэнд или парижский Монмартр, неудобный для проезда в нижней части из-за скопления людей и довольно пустынный в верхней. Это улица, где сосуществуют неказистые домишки и мраморные дворцы, где буквально течет река фиакров, омнибусов, кебов, ломовых телег, фургонов, берегами которой служат тротуары, а над нею переброшены мостки, по которым снуют пешеходы. Бродвей и есть Нью-Йорк, и именно по нему мы с доктором Питферджем гуляли до самого вечера.
После обеда в «Отеле Пятой авеню», где нам торжественно подали рагу для лилипутов на кукольных тарелках, мы завершили день посещением театра Барнума. Там шла драма, на которую ходили все, под названием «Улицы Нью-Йорка». В четвертом акте изображался пожар, который тушили настоящим паровым насосом настоящие пожарные. Гвоздь сезона!
На следующее утро я отпустил доктора по своим делам. Договорились, что в два часа мы встретимся в отеле. Я же направился на Либерти-стрит, пятьдесят один, на почтамт, где меня ожидала корреспонденция до востребования, затем на Роулинг-Грин, два, в нижней части Бродвея, к консулу Франции барону Годрэ Буйо, который оказал мне самый сердечный прием. Потом побывал в банковской конторе Хоффмана, где я получил деньги по аккредитиву, и, наконец, в доме двадцать пять по Тридцать шестой улице, где жила миссис Р., сестра Фабиана, давшая мне свой адрес. Мне не терпелось узнать новости об Эллен и двух моих друзьях. Там мне сказали, что по совету врачей миссис Р., Фабиан и Корсикэн уже уехали из Нью-Йорка, забрав с собою молодую даму, на которую должны были благоприятно подействовать сельский воздух и деревенская тишина. Корсикэн, оказывается, хотел предупредить меня о внезапном отъезде. Храбрый капитан даже заехал в «Отель Пятой авеню», но разминулся со мной. Когда же мои друзья покинули Нью-Йорк? Да совсем недавно. Они договорились, что остановятся в первом же месте, которое понравится Эллен, и пробудут там до тех пор, пока ей не надоест. Корсикэн хотел ввести меня в курс дела и надеялся, что я не уеду, не повидавшись с ними. Да, всего лишь несколько часов назад я мог бы иметь радость увидеться с Эллен, Фабианом и капитаном Корсикэном! Такова оборотная сторона всех путешествий, когда не хватает времени: они уехали, я же только что прибыл, — каждый по своему расписанию, заранее не зная, когда снова увидимся.
В два часа я вернулся в отель. Доктора я встретил в баре, декорированном наподобие биржи или торговых рядов. Настоящее место для деловых встреч, где бывают и прохожие и приезжие и где всем бесплатно подают воду со льдом, печенье и кусочек сыра.
— Итак, доктор, — спросил я, — когда мы отбываем?
— Сегодня, в шесть вечера.
— Едем по Гудзонской железной дороге?
— Нет, сначала поплывем на великолепном пароходе «Сен-Джон». Это особый мирок, своего рода речной «Грейт-Истерн», одно из тех восхитительных средств передвижения, которые с легкостью и быстротой перемещаются с места на место. Я бы предпочел, чтобы вы посмотрели на Гудзон в светлое время дня, но «Сен-Джон» курсирует только ночью. Завтра в пять утра мы прибудем в Олбани [164] . В шесть часов садимся в поезд Центральной железной дороги Нью-Йорка и уже вечером прибудем к Ниагарскому водопаду.
[164] Олбани — один из пяти городов США с аналогичным названием, расположен на реке Гудзон, является административным центром штата Нью-Йорк. Судоходный канал, построенный в 1817-1825 годах, соединяет бассейн Гудзона с озером Эри (у Буффало).
Я не собирался спорить с доктором по поводу программы и принял ее безоговорочно. Мы сели в лифт, который поднял нас наверх, в наши номера, оттуда мы через несколько минут вышли и спустились вниз, взяв с собой по туристической сумке. Фиакр, обошедшийся нам в двадцать франков за маршрут, за пятнадцать минут довез нас до пирса на Гудзоне, где уже стоял «Сен-Джон», коптя небо огромными клубами дыма.
Глава XXXVI
«Сен-Джон» и его двойник «Дин Ричмонд» были самыми лучшими судами на Гудзоне. Имея два-три этажа террас, галерей, веранд, прогулочных дорожек, они скорее напоминали огромные здания, чем пароходы. Их называли «плавучими домами плантатора». Эти сооружения у «Сен-Джона» были ограждены двадцатью щитами фальшборта, скрепленными металлическими конструкциями, что обеспечивало прочность всех построек. Два огромных барабана были расписаны фресками наподобие фронтона собора Святого Марка в Венеции [165] . Позади каждого из гребных колес поднималась труба от обеих котельных, которые находились снаружи, а не внутри парохода. Прекрасная мера предосторожности на случай взрыва! В центре между барабанами размещался механизм простейшей конструкции. Он состоял из одного цилиндра, поршень которого приводил в движение длинный балансир, вздымавшийся и опускавшийся подобно чудовищному кузнечному молоту, и этот единственный рычаг сообщал двигательный импульс коленчатому валу, который вращал оба гребных колеса [166] .
[165] Собор Святого Марка (или собор Сан-Марко) — памятник архитектуры IX-XV веков, одна из главных достопримечательностей Венеции. Назван в честь святого Марка — ученика апостола Петра, автора второго канонического евангелия («От Марка») Нового завета. Собор привлекает особой причудливой красотой, лишенной строгости, симметрии и логики. Архитектура его эклектична, она сочетает в себе черты романско-византийского и готического стилей. В убранстве собора использованы колонны античных храмов, капители византийских церквей и памятники искусства, вывезенные из других стран. Внутренние своды и купола сплошь покрыты мозаикой.
[166] Речь идет о кривошипно-шатунном механизме, преобразующем поступательное движение поршня во вращательное движение гребных колес. Этот механизм назван Жюлем Верном балансиром, «вздымавшимся и опускавшимся подобно чудовищному кузнечному молоту». Суть вопроса заключается в том, что из-за малой осадки и низких бортов речных пароходов коленчатый вал паровой машины не удавалось разместить ниже верхней палубы, то есть упрятать его в корпусе судна. Поэтому мотыль коленчатого вала, шейка которого связана с шатуном, «вздымался и опускался» над верхней палубой с частотой вращения вала. Паровой цилиндр такой машины жестко крепился к фундаменту внутреннего днища судна под некоторым углом к горизонту, причем величина наклона зависела от высоты расположения гребных колес, а также размеров штока поршня и шатуна. Гребные колеса на речных пароходах могли быть расположены как по бортам, так и позади кормового образования судна. Их конструкция мало чем отличалась от гребных колес океанских пароходов, за исключением размеров.
Толпа пассажиров уже заполнила палубу «Сен-Джона». Мы с Дином Питферджем заняли каюту, выходившую в огромный салон, напоминающий галерею богини Дианы [167] . Округлый свод в салоне опирался на ряд коринфских колонн [168] . Повсюду комфорт и роскошь: ковры, диваны, кушетки, произведения искусства, витражи, вдобавок освещение, газ для которого вырабатывался небольшой бортовой установкой.
В это время колоссальная машина задрожала, и пароход двинулся в путь. Я взобрался на самый верх. На носу возвышалась ярко раскрашенная будка. Там находились рулевые. Четверо мускулистых мужчин держались за рукоятки двойного штурвала. Прогулявшись несколько минут по верхней террасе, я спустился на палубу и очутился меж раскаленными докрасна топками, откуда то и дело вырывались голубые искорки, раздуваемые нагоняемым вентилятором ветром. Гудзон был не виден. Настала ночь, а вместе с нею туман, такой густой, что хоть топор вешай. «Сен-Джон» издавал во тьме звуки, подобные реву гигантского мастодонта [169] . С трудом можно было различить огни городков, разбросанных по берегам реки, и свет сигнальных фонарей пароходов, пыхтя двигавшихся по темным водам.
[167] Диана — в римской мифологии богиня Луны, с V века до н. э. отождествлялась с греческой богиней Артемидой, дочерью Зевса. Почиталась также как богиня охоты, покровительница животных, защитница целомудрия, помощница рожениц.
[168] Коринфские колонны — колонны коринфского ордера, одного из трех основных архитектурных ордеров (дорический, ионический, коринфский). Колонна этого ордера имеет базу, ствол, прорезанный желобками-каннелюрами, и пышную капитель, состоящую из рядов листьев аканта и волют-завитков с «глазком» в центре.
[169] Мастодонты — семейство крупных вымерших млекопитающих отряда хоботных. Жили в позднем палеогене — антропогене в Евразии, Африке и Северной Америке. Высота 1,5-3,2 метра. Часто имели две пары бивней — верхние и нижние.
В восемь часов я вернулся в салон. Доктор тут же повел меня ужинать в огромный ресторан, расположенный в междупалубном пространстве и обслуживаемый целой армией черных официантов. Дин Питфердж сообщил, что число пассажиров на борту превышает четыре тысячи, из которых полторы тысячи — эмигранты, разместившиеся на нижней палубе парохода. После ужина мы направились спать в комфортабельную каюту.
В одиннадцать часов мы ощутили нечто вроде толчка и проснулись. «Сен-Джон» стоял. Капитан, не рискнувший маневрировать в столь густом тумане, предпочел остановиться. Огромное судно, вставшее на якорь посреди фарватера, спокойно спало.
В четыре часа утра «Сен-Джон» вновь двинулся вперед. Я вышел из каюты и забрался на носовую веранду. Дождь прекратился, туман рассеялся, вода в реке стала прозрачной, появились очертания берегов. На правом (по ходу) берегу росли высокие деревья и тянулась полоса кустарников, точно живая ограда кладбища. На заднем плане высокие холмы изящным контуром как бы поддерживали горизонт. Напротив, на левом берегу, простиралась пустынная, заболоченная местность. Вниз по течению между островками проплывали шхуны, ловившие утренний ветер, а пароходы смело сражались с быстрым течением Гудзона.