Плавучая опера
Шрифт:
– Не-а, сэр.
– Нет?
– Не-а. Говорю мальчишке-то этому, вот еще, говорю, циклопедии какие-то, проходишь, в чем все ходят!
И, чувствуя, что нам морочат голову, мы таки хохотали над такими вот заезженными шуточками, над наперед ожидаемыми каламбурами, а нервы щекотала вовремя ввернутая двусмысленность - осторожная, без нажима, но все равно двусмысленность, хоть было сказано, что "Эфиопы" чисты мыслями и телом. Подумать только, какие откровения: негры, оказывается, туго соображают и представления не имеют о самых элементарных вещах, а рузвельтовские тресты ну просто рай для лежебок, тещи-то, вот неожиданность, народец сварливый, а посади тетку за руль - хлопот не оберешься, выпивоха
Появилась Сладкая Салли Старбек с блестящими влажными глазами, копной кукурузного цвета волос, нарумяненными щеками и проняла нас своими песенками про милый старый дом да про сердце разбитое. Что это были за песенки! "Любимый, мне приснилось наше счастье". И "Кончились танцы, погашены свечи". И "Помолюсь за тебя, сыночек". И "Луна над нивами".
– Мистер Конферансье, вы же все на свете знаете, cap, отгадайте-ка, что это за штука такая: двадцать девять ног у ней, да шесть рук, да дюжина ушей, да три хвоста, а пяток ровно двадцать, - струйкой течет да горло дерет?
– О Господи, мистер Тамбурист! Где это вы диво этакое раскопали - как там, двадцать девять ног, да шесть рук, да дюжина ушей, да три хвоста, и еще двадцать пяток, и струя течет, и горло дерет - ума не приложу.
– Очень просто, cap, три фермера на три стула сели трех коров подоить, а над ними петух разорался - ха, вот и считайте!
А потом вышел Дж. Страдж, ведавший корабельной сиреной, и показывал исключительное свое умение играть на банджо, прежде чем приняться за свой номер: ему в программе "Эфиопов" положено проповедников изображать, у него ведь прозвище Черный Демосфен.
– Леди и джентльмены, а также коты одичавшие, псы на псарне и лягушки на болоте, текст нынче из главы сорок с половиной, стих шестнадцатый с полтиной или, наоборот, глава одиннадцать с накидкой, а стих семнадцать с четвертинкой - в общем, пять страниц вперед отслюните, три назад перелистните, себе по вкусу подберите, где про судей, вот это и найдите - ну, Книга Софонии, в общем; были, значит, два Самуила, один Самуил да другой Самуил, один у римлян саблю одолжил, другой апостолам головы срубил, а и по делу, ибо сказано: "Блажен, кто ничего не ждет, ибо ни шиша и не получит".
И банджо сладко звучит, и скрипка пиликает, а за ней тамбурин вступает, а там и цимбалы слышны.
– Мистер Цимбалист, нынче жену вашу я встретил, так она говорит, мамаша ваша с вами уж три года живет, никак съехать не хочет.
– Какая такая моя мамаша, мистер Тамбурист? Я-то думал, ейная это мамаша жить три года нам не дает.
– Да ваша же, мистер Цимбалист, ваша! Ах, как это вышло, что вы таким дураком уродились, а, мистер Цимбалист?
– Ой, мистер Конферансье, ну чего он пристал, мне такие вещи откуда же знать, нас, черных, в колледжах этих шикарных не обучали!
Предполагалось, что после этой репризы нас порадует пленительными мелодиями полей и кукурузных плантаций знаменитый тенор с Юга Т. Уоллес Уитейкер, но не порадовал, не появился на сцене, сильно огорчив этим дам. Вместо него мы еще послушали Сладкую Салли Старбек, и на этот раз она спела "Сумерки падают, сумерки падают", "Помечтаем вдвоем", "Не говори неправду".
А уж мистер Тамбурист! И мистер Цимбалист! Думаете, мамбо-джамбо не отбили? Отбили, уж не сомневайтесь. А верхом друг на друге не проехались? Еще как проехались. А левой пяткой не пытались правое ухо почесать? Да вовсю пытались.
– Тамбурист, а, Тамбурист, вы мне вот что объясните - только вы уж не крутите, вы всю правду говорите: это где ж у негра деньги кадиллаки покупать?
– Очень просто: сэкономил - есть машина, ищешь леди, и зачем тогда кровать?
А на банджо просто чудеса вытворяют, и танцы показывают такие смешные, и песенки самые модные поют, и опять репризы.
– А сейчас, леди и джентльмены, - объявляет капитан Адам, - нашу программу завершит всемирно признанный звукоподражатель Берли Джо Уэллс, специально приехавший через всю страну из Нового Орлеана, штат Луизиана!
Выступил вперед сидевший рядом с Тамбуристом верзила с банджо в руках, этакий черный тяжеловоз, и растопырил руки. Тамбурист с Цимбалистом, посоперничав в дурашливой пантомиме, повисли на верзиле с разных сторон, двигая его лапищами вверх-вниз, как ручками насоса. Берли Джо закатил глаза, надул щеки, точно вот-вот лопнет, до того его сдавило изнутри, а когда наконец разжал челюсти, из глотки его вырвался, да так, что стенки затряслись, звук корабельной сирены - "Ах, сандалики златые", музыкальная афиша "Плавучей оперы". Со всеми переливами мелодию воспроизвел, а под конец к ней присоединились оркестр профессора Эйзена и мы со своими аплодисментами.
– Послушайте-ка, как в Луизиане лесопилка тарахтит, - сказал он. Отступил в глубь сцены, прижавшись спиной к двери с надписью "Выход" и покашляв для начала, изобразил ровный гул, какой издают ровно движущиеся пилы. Тамбурист с Цимбалистом убежали в противоположную кулису, но тут же вернулись, таща за собой желтоватую сосновую доску метра три длиной и с полметра шириной. Выхватывали эту доску друг у друга из рук, чуть не подрались, потом поочередно о нее споткнулись и, наконец, засунули ее под левую руку Берли Джо. Пилы все ныли и ныли, а доска потихоньку уезжала в кулису, как за нее ни цеплялись, пытаясь удержать, "Эфиопы". Пилы не умолкали. Опять появились Тамбурист с Цимбалистом, неся две совсем тоненькие досочки. Сцена повторялась несколько раз, и слышно было, как пила взвизгнула, наткнувшись на сучок, потом заурчала, проходя загустевшую смолу, пока в самом конце оба комика не вышли с сияющими улыбками из кулисы и каждый помахивал тоненькой деревянной зубочисткой: малыш Цимбалист, подскочив к Берли Джо, ткнул его в нос - отключил, - и визг пилы медленно смолк.
– А теперь пароходы гонку устроили, - возвестил Берли Джо, не разменивавший свое искусство на пояснения.
– Вот "Натчез" (царапающий, как бы пульсирующий оглушительный звук, до костей пронизывает), а вот так "Роберт Ли" сигнал подает (низкий, из самого нутра идущий звук, резонирует, словно басовые ноты). Ого, погнали!
Это оказалось настоящее чудо. Суда перекликались, отбивая склянки. Слышно было, как отдают команды, как замеряют глубину лотом. Ухали мощные помпы. Пароходы давали задний ход. Рявкнула сирена - "Ли" отвалил от причала. Минуту спустя донесся тревожный крик из его рубки: "Пароход справа по ходу", и пронзительный свисток обозначил приближение "Натчеза". Профессор Эйзен сопровождал весь этот показ приглушенно даваемой темпераментной музыкой, словно урчали заработавшие пароходные машины "пух! пух!". Так, "Ли" скользит по водной глади, вырываясь вперед. "У-у! у-у!" Ага, "Натчез" принял вызов. Гонка! Новые команды, возбужденные выкрики, перезвон сигналов. Машины прибавляют и прибавляют, оркестр тоже.