У полдня с вечером пока ничья.Крутой холодный кипяток ручьягремит под окнами. И дикий мартхрустит сосульками. И дальний мат,с раскатом ливневым гордясь родством,не портит музыки, живой в живом.Я счастлив, Господи! А ты? А ты?Тебе приятно, что мы так просты,что так беспечны, что для нас и крест —лишь знак того, что и свинья не съест?Кто отличит до роковой порывосторг Господень от его хандры…А счастье ближнего понять – пустяк.Не. Бог ли учит нас, что мы – в гостях.В гостях что дорого? Очаг, уют…О, как пред гибелью снега поют!Как перед гибелью
поют снега…Как жизнь бессмысленна. И дорога.
«Загляну в глухое озерцо…»
Загляну в глухое озерцо.Там, небось, ни карпа, ни плотвы.Там теперь живет мое лицо,мало мне знакомое, увы.Я не помню мимики такой.В зеркале щербатом по утрам,мне казалось, я совсем другой,без кривых свидетельств дрязг и драм.И когда ночной порой в стеклея лицо усталое встречал,этих черт, настойчивых во зле,я, не буду врать, не замечал.Но чего хочу я от зеркал,от домашней утвари ручной.Здесь, где я лишь уток напугал,здесь у дикой влаги нрав иной.Правдой неприкормленной своейобнажила суть беспутных лет.Вот он, Дориан, едреныть, Грей,вот он, твой доподлинный портрет.Честная зеленая вода.И короткий прочерк плавунца,по делам спешащего – куда? —поперек молчащего лица.
«Праведная стезя муравья ползет через корень ветлы…»
Праведная стезя муравья ползет через корень ветлы.Осень, пришедшая в наши края, не означает мглы.Воздух прозрачен, как тюль, как батист, и в нем, как воздушный скат,плавает вялый кленовый лист и тычется наугадв окна домов, выбирая окно, где кому-то невмоготуи он, проиграв семью в домино, радуется и листу…Это от ветра в сквере молва, что листопад в лесу.Зрелость прекрасна, но так трезва – ну, ни в одном глазу.Дикой листвы золотая орда нам не сулит бед.Хочется молодости иногда… А иногда – нет.
«Алый кочан казанлыкской розы качается над травой…»
Алый кочан казанлыкской розы качается над травой.Мне куст знаком с имперской эпохи – какой благородный стаж!Живому свойственно думать о смерти, а я же еще живой.Но яркая плоть воскресших растений внушает душе кураж.И ослепительная надежда на некую жизнь потомкрепчает под пристальным взглядом солнца, ползущего не спешав лазурном и плохо знакомом пространстве, пространстве именно том,в каком, по похожим на правду слухам, совсем как своя – душа.В наивном мире юных ромашек, белеющем в двух шагах,какое-то экстренное событие – кажется, это шмельворвался, как гопник в среду монашек, нацелился и – шарах!Удачи тебе, шерстяной счастливец, Емеля в стране Емель.Надеясь, как прежде, на щучьи веленья, надеясь всему вопреки,надышимся вволю пургой лепестковой, теплой своей пургой.Пожалуй, братцы, чем мы ничтожны, тем же и велики:беспечностью райской, да адским терпеньем, да тяжкой своей рукой.Так мудрено уповать на книги, на правильный строй таблицс этим занявшимся вдруг пожаром, сокрытым еще внутри.Тот, кто лежит под лучами навзничь, не верит лежащим ниц,и с этим уже ничего не поделать на пьяном пиру зари.
«Всё – не в масть и невпопад…»
Всё – не в масть и невпопад.Всё – не в тему – что такое?!..Скрежет дворницких лопат,ранний, как средневековье,зряшный, ибо наша явь —белое нагроможденье,наглый, резкий, без предъяв,сумрак вместо Возрожденья.И, согнав с пути дома,чем нежданней, тем скореескачет дикая зимана исхлёстанном хорее.Нагоняет все слышнейсплин неявный с явной дрожью…Чуешь, сверстник, убыль днейчерез шкуру носорожью?Жизнь склоняется ко сну.Но, проснувшись в семь иль восемь,не дури: не кличь весну.Сколько их осталось, весен…
«Покусанные смертью…»
Покусанные смертьюи
смерти вопреки,позвякивая медью,шли римские полки.Сюжет античной пьесыпорой лукавил, нокто: галлы или персы —им было все равно.Покачивались в седлахцентурионы – им,во-первых, кайф, а в-сотых,людская жизнь – что дым.Вот было б интересновзглянуть на этих птиц,когда уже известно,что Рим склонился ницпред нищим готским сбродом,который, хоть и дик,а бой с одним исходом.И тот исход – кирдык!Небось, в соплях, в морщинахорали бы в пивнойо трусах, о причинахневзгод страны родной.И лишь один, не лишнийсредь бравых старичков,все лепетал чуть слышномеж двух пивных глотков,как будто Рим за этообрел судьбу свою:– Я, видно, зря зарезалту галльскую семью…
«Что-то, друзья, нас опять не туда занесло…»
Что-то, друзья, нас опять не туда занесло.Спущено ли колесо или криво весло,только причалили мы, как гляжу, не туда.Здесь и земля – не земля, и вода – не вода.Дальше не видно пути – вот что хуже всего.Кто на руле? Обвинять им для начала его.Наши дороги загадочны. Не потому льлюбящий жизнь ни за что не возьмётся за руль.Штырь ли подводный, иль баллов на семь буерак —плыли-то мы во дворец, а приплыли в барак.Амба! И поздно печалиться о тормозах —вон как на липе желтеет листва на глазах.
«Сегодня – не вчера, не завтра —…»
Сегодня – не вчера, не завтра —забытый уровень азартаво что-нибудь да воплотить.Иль это глюк, обман, химера,что есть ещё азарт во мне?Нет, ничего не воротить.Подумай, милый, в тишине:где нынче молодая прыть?Ей высшая досталась мера.Но светит март. И снег летит —не падает, летит куда-топод облака от наших крыш.Какая призрачная дата?Какой неукреплённый быт?Слышь, та тревога – не от Бога.Слышь, перестань о прошлом, слышь?Я слышу. Я перестаю.Хорошее словечко «нынче».Но так уже не говорят.В холодном северном раюя с возрастом в безмолвном клинчеи год, и два, и три подряд.Но – луч! И телефонный зуммер!Смотрю на мир, разинув рот.Ведь в нем ещё никто не умер.Никто, даст Бог, и не умрет.
«Пламя, рыжее, жгучее…»
Пламя, рыжее, жгучее,не согревает нас.Помолчать – это лучшее,что предстоит сейчас.Это жуткая каторга —так вот молчать вдвоём.Но судьба, сволота, карга,стоит на своём.Я давно ко всему привык.Вон исход на носу.Но лучше я проглочу язык,чем хоть слово произнесу.В печке рушатся один за другимзолоченые города…Что могу я сказать – все дым.Что ты можешь сказать – все вода.
«Хоть газетный лист на голову надень…»
Хоть газетный лист на голову надень.Не хватает мне здесь липы иль осины.Пальма – дерево не щедрое на тень,И сдаётся мне, что место ей в России.Мало солнышка – вот русская беда.Так считал когда-то Розанов. Согласен.Русский март приносит свет лишь иногда.А октябрь в России попросту опасен.Нам побольше бы тепла, лучей, игрысолнца с листьями. Но наш народ умерен.И, конечно, чересчур большой жарыон не вынес бы – уж в этом я уверен.Вот и хочется нам без высоких словсознавать, что смерти русичи не имут,ясным золотом высоких куполовкомпенсируя бессолнечный наш климат.