Плазмоиды
Шрифт:
– Вы запустили аварийную систему, – никак не отреагировав на фиглярство Егорова, сказал мужчина. Голос у него был глубокий, но несколько суховатый в плане эмоциональных оттенков. – Возникли спорные обстоятельства.
Ему долго никто не отвечал. Друзья таращились на мужчину, отвалив челюсти. Первым обрел дар речи Торик.
– Вы… – Он с силой растер грязную физиономию ладонями. – Да уж… не думал, что когда-нибудь мне придется такое произнести вслух… Вы – представитель хозяев?
– Хозяев, домовладельцев, сюзеренов – какая разница? Называйте как угодно. Ситуация, возникшая между вашей цивилизацией и этими разумными существами, – мужчина коротко указал глазами наверх, – несколько нетипична. Поэтому я здесь. Они напали на вас, исключая повторение возможного акта, связанного с прерыванием процесса окисления и прочих видов горения, необходимых для поддержания их жизненного цикла. Проще говоря – опасаясь, что вы снова заберете огонь.
– Стало быть, я не ошибся, – хмыкнул Торик. – Надо же, а ведь гипотеза буквально по швам трещала.
– Да, ты не ошибся. И теперь вы как привратники своей расы должны решить их судьбу. С одной стороны, они виновны в агрессии, проявленной по отношению к вашей цивилизации, и вы имеете приоритетное право на их немедленную – полную и необратимую – дезинтеграцию. С другой стороны, они защищались. По вашим меркам нелогично и недопустимо. Так что выбор теперь за вами. Решайте.
Маринка медленно прочитала наизусть строки из пророчества:
Огненный дождь низвергнется Храм человеческий спасти Бездну, геенну огненную отвести Церберов умервсти…
– Или спасти, – закончил Максим.
– Ну и ну, – протянул Герасимов, присаживаясь на бордюр рядом с Юркой. – Так, значит, вся эта бойня была абсолютно бессмысленна…
– А если… – Маринка поискала нужные слова. – Если мы решим… пощадить их, что тогда?
– Они уйдут прочь с этой планеты и никогда не вернутся, – ответил мужчина в аляповатой рубашке, под скрытой личиной которого таился представитель самой, возможно, могущественной цивилизации в галактике.
– Что станет с мечеными? Бедолаги так и будут пытаться покончить с собой?
– Нет.
– Только это не вернет миллионов людей, погибших по досадному недоразумению, – с проскользнувшей вдруг в голосе бритвенно-острой ненавистью процедил Егоров. – Это ничего не объяснит их родным и близким. Не ответит на главный вопрос: за что? Это не восстановит разрушенных плотин ГЭС и жилых небоскребов, автострад и железных дорог, музеев и памятников культуры, не склеит взорванные самолеты, поезда, автомобили и космические станции. Это не принесет облегчения.
– Конечно, – согласно кивнул мужчина. – Поэтому я здесь. Ситуация нетипичная. Вам решать.
Максим вдруг осознал масштаб происходящих событий. До этого он все-таки не до конца понимал, насколько серьезная возникла проблема. Этическая, психологическая, математическая, нравственная, проблема таких непростых категорий, как месть, прощение и само бытие.
И ему стало страшно. Он не мог вообразить, как сумеет принять на себя ответственность за существование тех созданий, кто посягнул на жизнь и свободу его расы.
– Я ведь говорил, – очень тихо сказал Торик. – Они не ведают, что творят. Что будем делать?
– Голосовать, – сам не ожидая от себя этого слова, выпалил Долгов. Он посмотрел на одного из плазмоидов-гигантов, зависших на километровой высоте, и уже уверенней повторил: – Да. Мы будем голосовать. Нас пятеро. Мы все видели, что происходило на протяжении последнего месяца. Теперь, ко всему прочему, мы располагаем объективной информацией.
– Не надо, папа. – Ветка еле заметно помотала головкой. – Не надо голосовать.
Максим посмотрел на нее, нахмурился и ничего не сказал.
– Хорошо, – с вызовом проговорил Юрка. – Давайте голосовать. Кто за помилование этих тварей?
И Максим сделал то, к чему привел его долгий, тернистый жизненный путь.
То, чему он научился, влюбившись когда-то в Маринку.
То, что подсказала ему бесконечность космоса во время полета на Марс.
То, к чему он вскользь прикоснулся при рождении дочери…
Он поднял руку, ставшую вдруг невыносимо тяжелой.
Прощая…
Маринка тоже проголосовала «за». Больше никто не выразил желания их поддержать. Егоров удовлетворенно кивнул.
– Кто за то, чтобы уничтожить плазмоидов? – спросил он и поднял руку.
Ни на кого не глядя, его примеру последовал Фрунзик.
Торик не двигался.
– Слав, ты что? – Юрка подозрительно взглянул на него. – Не думаю, что в данном случае приемлем вариант «воздержался».
– Я не знаю, Егоров, – проговорил Святослав, отбрасывая со лба черные кудри и поднимая глаза, в которых бесновались сомнение и беспомощность, которых Максим не видел в них с тех пор, как Славу вызволили из психушки много лет назад. – Вы так просто позволили себе решить их судьбу. Так просто. Я не считаю, что вправе выносить приговор. Ни оправдательный, ни обвинительный.
– Почему, Слава? – спросил его Герасимов.
– Не хочу становиться палачом.
– Так в чем же дело? Проголосуй за помилование!
Торик поочередно обвел взглядом всех друзей.
– Поймите, какое бы решение мы ни приняли, мы все равно кого-то казним.
Он проговорил эти острые, правдивые слова и умолк.
Легкий ветерок налетел на площадь и поднял бурунчики пыли, погнав их вдоль противоположной стены.
Святослав неторопливо подошел к Ветке, по щекам которой текли слезы, и присел перед ней на корточки. Взяв ее маленькие ручки в свои исцарапанные ладони, он долго смотрел на девочку. Не моргая. Очень долго. И никто не смел помешать им.
Наконец Торик сглотнул, двинув кадыком, и произнес:
– Не бойся. Я не убью Фоччи.
Торик проголосовал за помилование.
Мужчина пожал плечами и, развернувшись, пошел к своему матово-серому эллипсоиду.
Плазмоиды ожили.
Один за другим они начали подниматься и растворяться в облаках. Сначала огромные шары, затем их маленькие сородичи. Вся смертоносная армада уходила прочь.
Нетипичная ситуация решилась патом.
– Возможно, ты прав, Слава, – вздохнул Егоров, провожая взглядом последних представителей плазменных соседей человечества в далекий путь. – А возможно – нет. Пусть нас совесть клеймит.