Плечом к плечу
Шрифт:
Но для него, пусть и единственного, Дилана всё равно оставалась слугой. Слугу можно ценить, к нему можно испытывать теплые чувства, но равным он не станет никогда.
— Все мы чьи-то слуги, — развивал мысль Борох. — Мы служим богам, Императору, долгу… ещё — друзьям или тем, кого любим.
Дилане потребовались немалые усилия, чтобы сдержать улыбку. Борох и любовь… есть ли вещи менее совместимые?
— Человек проживает жизнь по-разному, — продолжал старик. — Кого-то устраивает быть слугой, кто-то мечтает приказывать многим и получать приказы как можно реже. А иные видят целью жизни ограничиться служением
— Эмнауру?
— Или Эмиалу… ты удивлена, дочь моя? Да, мои помыслы направлены на служение нашему богу, и сторонники Эмиала мне враги, но странно было бы не признать, что мои и их взгляды в чём-то схожи. Но речь не об этом. Однажды человек оказывается перед выбором — остановиться на достигнутом или сделать ещё один шаг вперед.
Он замолчал, разглядывая изуродованные старостью пальцы, а Дилана всё пыталась понять, что хочет сказать ей жрец. Может, Император прав в своих подозрениях, и Борох намерен радикально изменить соотношение сил в Гуране, добавив к сутане ещё и императорскую корону?
Старик тихо рассмеялся.
— Думаешь, я возжаждал власти? Властью наслаждаешься лишь до определённого момента, пока не начинаешь понимать, что всё преходяще. Вот ты служишь Императору и власть, которую он даровал тебе, велика. Много ли радости это тебе принесло? Ты распоряжалась жизнью людей, чьи заслуги перед Империей были, пожалуй, куда более значительны. Ты отняла эту жизнь… скажи, это принесло мир в твою душу? Или заставило её трепетать от наслаждения?
Дилана молчала. Знает ли старик о её роли в трагической гибели генерала Седрумма, или же просто выдает свои предположения за полную уверенность? Ищейками Триумвирата наводнён весь Гуран, мало что может укрыться от всевидящего ока жрецов Эмнаура, хотя она могла бы поклясться, что идеально запутала следы. Хотя кто его знает, возможно, он намекает на капитана галеры, убитого не так давно.
— Не знаю, отец мой. Мне приходилось убивать… по приказу. Или ради дела. Я испытывала удовлетворение от хорошо сделанной работы.
— Это верные слова, — кивнул Борох. — Мы ставим перед собой цели… или их ставят перед нами те, кому дано такое право. Но однажды приходит время, и надо задуматься — верны ли эти цели. Не ошибается ли отдавший приказ.
— А он… ошибается?
Более всего она боялась, что сейчас Борох спросит, кого это волшебница имеет в виду — что ответить? Но он не спросил.
— Я хотел бы, дочь моя, чтобы ты как следует подумала об этом нашем разговоре. Сейчас ты на распутье, и следующий шаг поведёт тебя уже по новой дороге. В конце каждого пути — цель, но приближаясь к одной, неизбежно отдаляешься от другой, и лишь тебе решать, какой путь избрать.
Дилана помолчала, затем усмехнулась.
— Знаете, отец мой, я ведь воин, хоть и иногда ношу платье. Мне куда проще нанести удар, чем плести паутину интриг, в которых жертва сама запутается и задохнётся.
— Иначе говоря, не мог бы я выражаться яснее, так, дочь моя?
— Именно так.
Борох расцепил пальцы, сделал глоток уже остывшего вина, затем кивнул.
— Изволь. Иногда слова похожи на якорь, что утянет на дно самого искусного пловца. Пока они не произнесены, выбор всё ещё есть — грести к берегу, к борту ближайшего судна или просто болтаться на месте в ожидании шлюпки. Но когда всё сказано —
— Стальные клинья залили бы Империю кровью.
— Да, это так. Но трудно, дочь моя, победить победителя. Зоран одержал верх лишь куском пергамента и десятком напыщенных фраз именно потому, что Его Величество, — титул Юрай произнес с явным презрением, — испугался. Гуран считается единым, но на деле это не так. В тот момент Унгарта поддержали бы все. Месяц спустя — большинство. Сейчас — от силы четверть, и он всё более и более явно утрачивает свои позиции. Потери Империи не критичны, мы всё ещё способны дать бой и белым рыцарям, и индарцам. Но мы выжидаем — и слабеем, слабеем… Ви отправлен на плаху, Седрумм зарезан в собственном доме, их место заняли те, кто более угоден Императору и кто обязан именно ему своим возвышением. Но верность бесполезна, если за ней не стоит сила. А Инталия, тем временем, наращивает мускулы…
— Вы считаете, отец мой, что Империя должна начать новую войну?
— Нет, дочь моя, лишь завершить начатое.
— И кто поведет нас к победе?
— Бог, дочь моя.
Он снова замолчал, затем откинулся в кресле, но пальцы так и остались в напряжении, готовые в любой момент привести в действие заклинание — если вдруг гостья задумает какое-нибудь сумасбродство.
— Что ж, я сказал всё, что следовало. Ты служишь Унгарту и ты ему верна, это достойно уважения. Теперь же следует подумать, кому больше нужна твоя верность. Императору… или Империи. Иди, дочь моя… у тебя есть время подумать, много времени. Сделай верный выбор.
Сейчас, глядя на мокрую насквозь Ташу, Дилана вспоминала тот недавний разговор и немного завидовала этой орденской стерве, которая по жизни настолько тупа, что не испытывает сомнений. Она видела Ташу насквозь… её, вероятно, никогда не посещают мысли о том, кто хозяин, кто слуга. АрГеммит пользуется своей протеже там и так, как считает нужным, а ей — всё приключение, спасение от скуки. Вряд ли леди Рейвен хотя бы раз в жизни задумалась о том, насколько на самом деле белы плащи Несущих Свет, и так ли уж черны помыслы тех, кто поклоняется Эмнауру. Как легко жить, если не задавать себе неудобных вопросов, если не доискиваться неприятных ответов.
Если в какой-нибудь из стычек леди Рейвен придётся умереть, смешно предполагать, что она отправится в последний путь с мыслью, что хорошо послужила Ордену. Таша служит только самой себе, исполняя полученные приказы так, как считает нужным, основываясь на своём личном понимании долга. И ей ведь на самом деле плевать, что подумают окружающие, в том числе и её горячо обожаемый Метиус. Если кто и свободен по-настоящему, так это именно она.
Может ли она, леди Танжери, поступить так же?