Плеханов
Шрифт:
В Берне жила их знакомая Анна Кулишова с дочкой Андриеттой. Незадолго до этого она рассталась с мужем, итальянским анархистом Андреа Коста, который после рождения дочери потребовал, чтобы жена отошла от общественной деятельности и целиком посвятила себя семье. Но Анка, которая уже несколько лет участвовала в революционном движении, не согласилась с этим и рассталась с любимым человеком. Она переехала в Берн, растила дочку и кончала медицинский факультет.
Анка подыскала две комнаты для Плехановых и помогала им на первых порах. Розалия Марковна сразу же отправилась с документами об окончании трех курсов Медико-хирурги-ческой академии в ректорат университета.
Когда жена была дома,
Однако хлопоты Розалии Марковны окончились неудачей. От нее потребовали, чтобы она заново прослушала и сдала все предметы, которые были уже сданы в Петербурге. Она узнала, что в Женевском университете другие правила — там достаточно сдать коллоквиум по пройденным предметам, и они будут засчитаны. Значит, надо ехать в Женеву.
Отъезд пришлось отложить из-за обострения болезни Теофилин Васильевны. Она угасала на глазах.
В Берне Теофилия Васильевна было поправилась, но скоро наступило обострение болезни, и она умерла на руках Розалии Марковны. После похорон, на которые приехали Дейч, Засулич и несколько русских эмигрантов, живших в Берне, все пошли к Плехановым. Вспоминали все то полезное, что сделала Теофилия Васильевна для революционного движения в России.
— Как горько сознавать, — говорил Георгий Валентинович, — что из жизни ушел недюжинный человек. Ведь Теофилия Васильевна была не только умной и доброй женщиной, но она была человеком, который всегда жил для других. А какой принципиальной она была и прямой! Всегда говорила то, что думала. Это большая потеря для нашего движения.
Вскоре после похорон Плехановы, а вслед за ними Засулич и Дейч переехали в Женеву. Розалия Марковна подала документы на медицинский факультет Женевского университета, успешно сдала коллоквиум, подтверждающий ее право заниматься сразу на четвертом курсе.
В Женеве в это время жил Тихомиров. И хотя Плеханов и Тихомиров часто виделись, добиться единодушия не удавалось. Тихомирова разъедало в то время разочарование в революционных делах. Этим в значительной степени объяснялись его колебания в отношении к союзу народовольцев с чернопередельцами. То он равнодушно соглашался с предложениями Плеханова, то категорически возражал против них.
В это время Плеханов написал для первого номера «Вестника «Народной воли» рецензию на книгу Н. Д. Аристова «Афанасий Прокопьевич Щапов». В ней он еще в весьма сдержанных тонах, но довольно определенно писал, что пришла пора критической оценки «всех элементов нашего народничества» и что его симпатии находятся на стороне социал-демократов. Рецензия была прочитана и одобрена Тихомировым, а потом и Лавровым. Однако следующая статья Плеханова «Социализм и политическая борьба», в которой он с позиций марксизма выступил с резкой критикой всей системы народнических идей, была встречена в штыки. Тихомиров уговаривал Плеханова быть помягче, но все же согласился переслать статью в Париж. Там ее прочитали Лавров и Ошанина, за свою непреклонность при решении принципиальных вопросов прозванная «матерью игуменьей». Ошанина была в ярости.
Петр Лаврович, что же это такое? Чей же орган «Вестник» — народовольцев или социал-демократов? Я категорически против публикации этой безобразной статьи.
Успокойтесь, Мария Николаевна, — говорил Лавров, — я тоже не согласен с Плехановым, но надеюсь, что он откажется от своих слишком категоричных выводов. Мы не можем оттолкнуть его. Это талантливый, высокообразованный и принципиальный
Я не совсем согласна с вами в оценке Плеханова, мне кажется, что вы, дорогой Петр Лаврович, преувеличиваете его значение для нашего движения. Но допустим, что вы правы. Что же будет дальше? Он и впредь будет на страницах «Вестника» нападать на наши основные идеи? А мы будем спокойно на это смотреть?
— Я напишу ему и попрошу изменить наиболее резкие места. Ведь пошли же чернопередельцы нам навстречу, признали-таки необходимость политической борьбы.
Но события развернулись по-иному, приведя не к союзу тех чернопередельцев, которые становились марксистами, с народовольцами, а к разрыву между ними и ожесточенной идейной борьбе. Плеханов так вспоминал о событиях лета 1883 года:
«…У нас предстояло собрание для переговоров с г. Тихомировым о вступлении нашей группы, — тогда еще не имевшей определенного имени, — в «партию Народной воли». Когда он пришел на это собрание, мы увидели, что он уже не тот, каким был в последние месяцы. Из его объяснений мы узнали, что «молодые товарищи в России» очень недовольны его сближением с нами, так как опасаются, что благодаря ему в движении возьмет верх нежелательное для них влияние бывших «чернопередельцев». Вместе с тем он сказал нам, что по уставу партии мы можем быть приняты только поодиночке и по выбору, а не целой группой. Прежде он находил возможным принять нас именно как группу. Когда мы напомнили ему об этом, на него напала сильная зевота, и никакого толку мы от него не добились. К концу собрания было совершенно ясно, что г. Тихомиров решил круто изменить свою политику в отношении к нам. И в самом деле, после этого он в разговорах с нами решительно высказывался против социал-демократии и не без красноречия расписывал прелести воспетых народниками крестьянских «устоев». Это было неприятно, но делать было нечего. Я вышел из редакции «Вестника «Народной воли». Мы выступили как группа, назвавшаяся группой «Освобождение Труда», и моя статья «Социализм и политическая борьба» явилась в виде отдельной брошюры после того, как я дополнил ее и значительно смягчил заключавшуюся в ней критику «партии Народной Воли» (1—XIII, 32–33).
Так осенью 1883 года закончился почти годовой период бесконечных споров и надежд на то, что удастся отколоть от народовольцев группу людей, убедить их в правоте марксизма. Плеханов и его последователи от признания марксизма как единственно верного учения для революционера любой страны перешли к распространению идей марксизма в России.
Через много лет, вспоминая это время и анализируя причины, которые привели его и его друзей к отказу от народнических идей и сделали их последователями теории научного социализма, Плеханов писал: «Мы не сшивали своих взглядов из кусочков чужих теорий, а последовательно вывели их из своего революционного опыта, освещенного ярким светом учения Маркса» (1—XXIV, 113).
Подводя итоги пути, проделанного к марксизму, Плеханов сделал вывод, что «теория Маркса, подобно Ариадниной нити, вывела нас из лабиринта противоречий, в которых билась наша мысль под влиянием Бакунина. В свете этой теории стало совершенно понятным, почему революционная пропаганда встречала у рабочих несравненно более сочувственный прием, чем у крестьян. Самое развитие русского капитализма, которое не могло не волновать бакунистов, так как оно разрушало общину, приобретало теперь для нас значение новой гарантии успеха революционного движения, ибо оно означало количественный рост пролетариата и развитие его классового сознания» (3—VIII, 17–18).