Плеханов
Шрифт:
Горький писал в 1930 году в очерке «В. И. Ленин», что он виделся с Плехановым один раз и только мельком и у него сложилось неприятное впечатление о Плеханове.
«Не всегда важно что говорят, — отмечал он, — но всегда важно, как говорят. Г. В. Плеханов в сюртуке, застегнутом на все пуговицы, похожий на протестантского пастора, открывал съезд, говорил как законоучитель, уверенный, что его мысли неоспоримы, каждое слово — драгоценно, так же как и пауза между словами. Очень искусно он развешивал в воздухе над головами съездовцев красиво закругленные фразы, и когда на скамьях большевиков кто-нибудь шевелил языком, перешептываясь с товарищем, почтенный оратор, сделав маленькую паузу, вонзал
Одна из пуговиц на его сюртуке была любима Плехановым больше других, он ее ласково и непрерывно гладил пальцами, а во время паузы прижимал ее точно кнопку звонка, — можно было думать, что именно этот нажим и прерывает плавное течение речи. На одном из заседаний Плеханов, собираясь ответить кому-то, скрестил руки на груди и громко, презрительно произнес:
— Х-хе!
Это вызвало смех среди рабочих-большевиков. Г. В. поднял брови, и у него побледнела щека; я говорю: щека, потому что сидел сбоку кафедры и видел лица ораторов в профиль.
Во время речи Г. В. Плеханова в первом заседании на скамьях большевиков чаще других шевелился Ленин, — то съеживаясь, как бы от холода, то расширяясь, точно ему становилось жарко; засовывал пальцы куда-то под мышки себе, потирал подбородок, встряхивал светлой головой и шептал что-то М. П. Томскому. А когда Плеханов заявил, что «ревизионистов в партии нет», Ленин согнулся, лысина его покраснела, плечи затряслись в беззвучном смехе, рабочие, рядом с ним и сзади него, тоже улыбались, а из конца зала кто-то угрюмо громко спросил:
— А по ту сторону — какие сидят?»
Рассказав о манере выступать других делегатов съезда, Горький пересказывает услышанный им разговор:
«В Гайд-парке несколько человек рабочих, впервые видевших Ленина, заговорили о его поведении на съезде. Кто-то из них характерно сказал:
— Не знаю, может быть, здесь, в Европе, у рабочих есть и другой, такой же умный человек — Бебель, или еще кто. А вот, чтобы был другой человек, которого бы я сразу полюбил, как этого, — не верится!
Другой рабочий добавил улыбаясь:
— Этот — наш!
Ему возразили:
— И Плеханов — наш.
Я услышал меткий ответ:
«Плеханов — наш учитель, наш барин, а Ленин — вождь и товарищ наш».
Какой-то молодой парень юмористически заметил: — Сюртучок Плеханова-то стесняет». И, наконец, Горький дает обобщение своего восприятия Плеханова:
«Плеханов ни о чем не расспрашивал, он уже все знал а сам рассказывал. По-русски широко талантливый, европейски воспитанный, он любил щегольнуть красивым, острым словцом и, кажется, именно ради острого словца жестоко подчеркивал недостатки иностранных и русских товарищей. Мне показалось, что его остроты не всегда удачны, в памяти остались только неудачные: «Не в меру умеренный Меринг». «Самозванец Энрико Ферри, в нем чет железа ни золотника» — тут каламбур построен на слове «ферро» — железо. И все в этом роде. Вообще же он относился к людям снисходительно, разумеется, не так, как бог, но несколько похоже. Талантливейший литератор, основоположник партии, он вызвал у меня глубокое почтение, но не симпатию. Слишком много было в нем «аристократизма». Может быть, я сужу ошибочно. У меня нет особенной любви к ошибкам, но, как все люди, я тоже ошибаюсь. А факт остается фактом: редко встречал я людей то такой степени различных, как Г. В. Плеханов и В. И. Ленин. Это и естественно; один заканчивал свою работу разрушения старого мира, другой уже начал строить новый мир».
Вскоре после V съезда РСДРП, 18 августа 1907 года, открылся очередной конгресс II Интернационала в Штутгарте.
На берегу реки Неккар в первый день конгресса немецкие социал-демократы устроили грандиозный митинг. С шести трибун выступали
Плеханов тоже выступал на этом митинге. Он рассказывал о революции в России и подчеркнул, что ее победа будет победой международного пролетариата. Присутствующие делегаты конгресса и немецкие рабочие ответили на это приветственными восклицаниями в честь русских революционеров.
После выступления на открытом воздухе Плеханову стало совсем плохо. Он и на съезде в Лондоне был больным и поехал в Штутгарт вопреки протестам жены, которая пыталась уложить его в постель.
Через несколько дней Плеханов пришел на заседание комиссии по вопросу о милитаризации международных конфликтов. Его встретил Луначарский.
Георгий Валентинович, зачем вы пришли, на вас же лица нет.
Затем, дорогой Анатолий Васильевич, чтобы вам не было скучно. Вот поспорим с вами, опять, наверно, бланкистские взгляды будете защищать, и мне легче, и вам веселее.
Ну уж, веселее. Да я вашего острого языка до сих пор боюсь, хотя и буду сражаться.
Ох, батенька, не лукавьте, глаза так и сверкают. Садитесь-ка рядом, потолкуем о философии, пока не началось заседание.
Плеханов занял по обсуждаемому вопросу неверную позицию. Он утверждал, что в России, где якобы существует одиннадцать революционных партий, но нет единой партии рабочего класса, профсоюзы должны быть нейтральны. Он утверждал, что в Западной Европе положение одно и для нее годится единство партии и профсоюзов, а в России положение другое.
— Конечно, наши профессиональные союзы не нейтральны в буржуазном смысле этого слова, — разъяснял Плеханов. — Большинство членов этих организаций сыграло свою роль в революционном движении; единство профессиональных союзов, которое мы хотим осуществить, будет иметь благотворное влияние на осуществление политического единства.
Когда в перерыве Луначарский разыскал Ленина и пересказал ему аргументы Плеханова, тот сразу нащупал слабое место в этих рассуждениях.
— Эта ссылка Плеханова неверна ни фактически, ни принципиально. Фактически в каждой национальности России не более двух партий борются за влияние на социалистический пролетариат… Число 11 совершенно произвольно и вводит рабочих в заблуждение. Принципиально же Плеханов не прав потому, что борьба между пролетарским и мелкобуржуазным социализмом в России неизбежна везде и повсюду, в том числе и в профессиональных союзах.
В таком духе выступил на заседании комиссии и А. В. Луначарский.
Конгресс принял в основном правильную резолюцию, утверждающую, что борьба пролетариата будет тем успешнее, чем теснее будут отношения между профессиональными союзами и партийными организациями. Плеханов голосовал за резолюцию, в которую по его предложению была внесена поправка о необходимости единства профессионального движения.
Штутгартский конгресс II Интернационала рассмотрел ряд важных вопросов — о борьбе против милитаризма и опасности войны, колониальный вопрос, об эмиграции и иммиграции рабочих, об избирательных правах женщин. Подводя итоги работы конгресса, Ленин отмечал, что он (конгресс. — Авт.) «рельефно сопоставил по целому ряду крупнейших вопросов оппортунистическое и революционное крыло международной социал-демократии и дал решение этих вопросов в духе революционного марксизма» [71] .
71
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 16, с. 74.