Пленить сердце горца
Шрифт:
«Джиллиан Аланна Родерик!» — кричало в ответ ее сердце.
Глава 8
Джиллиан стояла в проеме длинного узкого окна смотровой башни, возвышающейся на высоте ста футов над двором, и наблюдала за Гриммом. Она взобралась сюда по винтовой лестнице, уверяя себя, что она просто старается спрятаться подальше от «этого мужчины», но понимала, что она не совсем честна даже сама с собой.
Смотровая башня хранила в себе воспоминания, именно за ними она сюда и пришла. Роскошные воспоминания о первом лете, которое Гримм провел здесь, дивном времени года, когда она спала в башне. Ее родители баловали ее; они наняли человека,
Тем летом она нашла «мальчика-зверя», и они стали неразлучны. Он брал ее с собой на прогулки и учил ловить форель и проворных саламандр. Он в первый раз усадил ее на пони; в первую зиму, проведенную ими вместе, он построил на лужайке снежную крепость. Он всегда был рядом — чтобы поднять ее на руки, если из-за своего маленького роста она не могла разглядеть чего-либо, или чтобы помочь ей подняться, если она вдруг падала. Каждую ночь он рассказывал ей невероятные истории до тех пор, пока она не засыпала невинным сном младенца, и ей снились сны об их новых необычайных приключениях.
До сих пор Джиллиан помнила то волшебное чувство, которое она ощущала каждый раз, когда они были вместе. Ей казалось вполне возможным, что он ангел, спустившийся на землю, чтобы оберегать ее. Кроме того, именно она обнаружила его скрывающимся в лесных чащах эа Кейтнессом. Именно она уговорила его остаться, а потом, пока он «оттаивал», терпеливо ожидала его, день за днем лежа на кровати со своим любимым щенком, Саванной — Чайная Лужайка.
На протяжении нескольких месяцев он сопротивлялся ее уговорам, прячась в тени папоротников и наблюдая за ней так же пристально, как и она за ним. Но однажды дождливым днем он вышел к ней и преклонил колени перед одеялом, на котором она сидела.
Он смотрел на нее с таким выражением лица, что она сразу же почувствовала себя красивой и защищенной. Иногда, даже спустя столько лет, несмотря на все его жестокое безразличие, она замечала на его лице то же выражение, но только тогда, когда он считал, что она его не видит. И это возрождало ее надежду, — хотя было бы лучше давно дать ей умереть! Она стала взрослой женщиной, отчаянно влюбленной в мужчину-мальчишку, который всегда оказывался рядом с ней, когда бы он ей ни понадобился, и постоянно приходил ей на помощь.
По правде говоря, он не всегда был добрым и ласковым, спасая ее. Однажды он привязал ее к высокой ветке дуба, а сам пошел в лес, чтобы отбить Саванну от своры диких собак, от которых он незадолго до этого спас саму Джиллиан. Крепко привязанная к дереву, переживающая за своего пса, она рыдала и пыталась высвободиться, но была не в состоянии ослабить путы. Он оставил ее в таком положении на несколько часов. Но, конечно же, он вернулся, это было так же несомненно, как и тот факт, что солнце всегда всходит и заходит, — он вернулся, укачивая на своих руках раненого — к счастью, не слишком опасно — пса.
Гримм отказался рассказывать ей о том, как ему удалось спасти щенка от неистовой своры, но Джиллиан и не очень сильно переживала по этому поводу. Но тогда она очень удивилась тому, как же ему самому удалось остаться без единой царапины, и только спустя годы к ней пришла уверенность в том, что никто не может победить Гримма. Гримм был ее героем, он мог сделать все что угодно.
Год спустя после того, как она встретила Гримма, в Кейтнесс на обучение прибыл Куин де Монкрейф. Он и Гримм сделались более близкими, чем родные братья, — они делили между собой весь тот мир приключений, из которого ее так болезненно исключили. Это было началом конца ее мечтаний.
Джиллиан вздохнула, когда замок скрыл Гримма из вида. Ее спина напряглась, как только она несколько мгновений спустя снова увидела его с Зеки. Она прищурилась, увидев, как ладошка Зеки доверчиво скользнула в руку Гримма. Она все еще помнила, как легко ее собственная детская рука скользила в сильной ладони Гримма. Он был из той породы мужчин, с которыми женщины и дети чувствуют себя в полной безопасности, хотя и по совершенно разным причинам.
Это действительно было его тайной. Как будто бы смерч разорвал пополам тот самый день, в который Гримм Родерик пришел в этот свет, на две разные части, и никакие расспросы, никакое внимательное наблюдение не помогали пролить свет на его темное прошлое. Он был очень чувствительным человеком, он мог с удивительной легкостью и простотой проникать в суть малейших нюансов разговора или происшествия. Когда она была ребенком, Гримм всегда точно знал, что она чувствует, он мог предугадать это еще до того, как она сама понимала, что же с ней происходит.
Приняв решение быть честной сама с собой, она вынуждена была признать, что единственная жестокость, в которой она могла его обвинить, — безразличие. Он никогда не совершил бы ничего плохого! Но та ночь, в которую он уехал, его твердый отказ остаться были причиной того, что ее сердце ожесточилось против него.
Джиллиан наблюдала, как он подбрасывает Зеки на руках. Черт побери, что же он собирается делать? Посадить его на лошадь? Зеки не сможет ездить верхом, он очень плохо видит. Она уже собралась окликнуть его, но вдруг остановилась. Что бы Гримм ни собирался сделать, он не из тех, кто совершает ошибки. Она взяла себя в руки и принялась наблюдать за ними. Зеки был в полном восторге — нечасто ей приходилось видеть его таким счастливым. Несколько детей и их родители собрались вокруг, чтобы посмотреть на то, что происходит. У Джиллиан захватило дух. Если замысел Гримма не увенчается успехом, то это будет для Зеки болезненным прилюдным унижением, настолько сильным, что ему на протяжении долгого времени будет очень больно вспоминать о нем.
Она видела, как Гримм наклонил свою темноволосую голову очень близко к коню, как будто хотел шепнуть на ухо быстрому серому скакуну что-то очень важное. На мгновение Джиллиан даже показалось, что жеребец кивнул головой в знак согласия. Когда Гримм посадил Зеки на спину коню, Джиллиан задержала дыхание. Сперва Зеки сидел в седле неподвижно, но затем постепенно расслабился, — Гримм потихоньку водил скакуна кругами по двору. «Ну, это все хорошо, — подумала Джиллиан, — но что же дальше делать Зеки?». Без сомнения, никто не будет вечно указывать ему дорогу. Какой смысл сажать ребенка на лошадь, если он все равно никогда не сможет управлять ею самостоятельно?
Она решила, что с нее хватит. Очевидно, Гримм не понимает, что не следует учить мальчика желать невозможного. Ему бы лучше воодушевлять его на чтение книг, потакать его более безопасным стремлениям — как поступает она сама. Когда ребенок отмечен какими-то физическими недостатками, не стоит подстегивать его проверять границы своих возможностей, это безрассудство может сильно навредить ему. Намного лучше и полезнее научить мальчика ценить совсем другие вещи и стремиться только к достижимым благам. Неважно, что, как и все дети, Зеки, возможно, хотел бы бегать, играть и ездить верхом — ему надо внушить, что он не может делать всего этого, что для него, с его неполноценным зрением, это крайне опасно.