Пленить сердце горца
Шрифт:
Ронин Макиллих застонал. Его залепленные засохшей кровью глаза медленно приоткрылись, и он взглянул снизу вверх на сына. Когда он заставил себя говорить, из уголка губ заструилась алая ленточка.
— Мы… рождаемся… — Его слова оборвал приступ мучительного кашля.
Гаврэл схватил отца за плечи и, не обращая внимания на исполненную болью гримасу Ронина, немилосердно встряхнул его. Прежде чем уйти, он добьется от него ответа, он выяснит, что так взбесило отца, заставив его лишить жизни мать, иначе его всю жизнь будут мучить оставшиеся без ответа вопросы.
— Что, отец? Говори же! Зачем ты это сделал?
Ронин мутным взором старался отыскать глаза Гаврэла.
Торопливо
— Сын, тут ничего не поделать… все мужчины Макиллихи… такими мы все… рождаемся, — произнес он с непривычной ноткой сочувствия в голосе.
Гаврэл с ужасом глядел на отца.
— Это все, что ты можешь сказать? По-твоему, ты сможешь убедить меня, что я так же безумен, как и ты? Я не такой! Я не верю тебе — ты лжешь. Ты лжешь!!! — Гаврэл вскочил на ноги и попятился.
С трудом приподнявшись на локтях, Ронин Макиллих вскинул голову, указывая на свидетелей дикой ярости Гаврэла — останки воинов клана Маккейнов, буквально искрошенных на куски.
— Это сделал ты, сынок.
— Я убивал не ради убийства! — Гаврэл, не вполне уверенный в истинности своих слов, перевел взгляд на изуродованные тела.
— Это часть… природы Макиллихов. С этим ничего не поделать, сын.
— Не называй меня сыном! Я больше никогда не буду твоим сыном, и во мне нет твоей болезни. Я не такой, как ты, и никогда не буду таким!
Ронин вновь опустился на землю, что-то неразборчиво бормоча. Гаврэл не хотел слышать что. Более ни секунды он не станет терпеть отцовской лжи. Повернувшись к отцу спиной, он смотрел на то, что осталось от Тулута. Уцелевшие жители толпились небольшими группками, наблюдая за ним в совершенном молчании. Отведя глаза от этой картины почтительного осуждения, которую он будет помнить до конца своих дней, Гаврэл устремил взгляд к темному камню замка Мальдебанн, врезавшегося в склон горы и возвышавшегося над деревней. Когда-то Гаврэл не желал ничего более, чем поскорее вырасти и помогать отцу править Мальдебанном, а со временем перенять у него бразды правления. Тогда ему хотелось, чтобы просторные залы всегда наполнял звонкий смех матери, а во время веселых разговоров был слышен громоподобный голос отца. Он мечтал о том, что благодаря его мудрому правлению клан будет преодолевать житейские невзгоды, что однажды он женится, и у него будут сыновья. Да, было время, когда он верил, что все так и будет. Но не успела луна пересечь небо над Тулутом, как все его мечтания, вся его сущность, до самой последней капли, все, что было в нем человеческого, обратилось в прах.
Добрую часть дня потратил Гаврэл, прежде чем снова вернулся в свое убежище — густые леса шотландских гор. Он никогда не сможет возвратиться домой. Его мать мертва, замок разграблен, а жителям деревни он внушает страх. Слова отца «мы такими рождаемся» неотступно следовали за ним: они все безжалостные убийцы, способные отнять жизнь даже у тех, кому клялись в любви. «Это безумие сидит и в моей крови», — думал Гаврэл — ведь так сказал ему отец.
Испытывая сильнейшую на своей памяти жажду, Гаврэл почти ползком добрался до озерца в небольшой долине, раскинувшейся за Вотановым провалом. Какое-то время он лежал на земле, совершенно обессилев. Когда же слабость и головокружение немного отступили, Гаврэл, подтягиваясь на локтях, стал подбираться к живительной влаге. Сложив пригоршней ладонь и наклонившись над чистой сверкающей гладью, он замер, загипнотизированный своим дрожащим отражением.
Из воды на него смотрели глаза ледяной голубизны…
Глава 1
Далкейт-на-море,
Гримм остановился у раскрытых дверей зала, вглядываясь в ночь. Неутомимый океан пестрел отражениями звезд, украсивших волны крошечными точками света. Шум моря, разбивающегося о скалы, всегда звучал успокаивающе для Гримма, но с недавних пор будил в нем неясную тревогу.
Снова начав в раздумьях мерить комнату шагами, Гримм принялся перебирать возможные причины своего беспокойства, но в результате так ни к чему и не пришел. Он сам решил остаться в Далкейте капитаном в гарнизоне Дугласа, — два года назад он и его лучший друг Хок Дуглас оставили службу у короля Якова и покинули Эдинбург. Гримм преклонялся перед Эйдриен, женой Хока, — когда она не пыталась устроить его семейную жизнь, — и души не чаял в их сыне, малыше Картиане. Гримм, если и не был счастлив, то был полностью удовлетворен своей жизнью. По крайней мере, до сих пор. Так что же так терзает душу?
— Гримм, ты протрешь дыру в моем любимом ковре. Да и художнику никогда не закончить этот портрет, если ты, наконец, не усядешься, — шутливо заметила Эйдриен, нарушив течение его невеселых дум.
Гримм вздохнул и запустил пальцы в свою густую шевелюру. Не отрывая задумчивого взгляда от моря, он рассеянно играл с волосами на виске, не замечая, что заплетает тонкие пряди в косичку.
— Ты ведь не ждешь звезды, чтобы загадать желание, а, Гримм? — в черных глазах Хока Дугласа плясали веселые огоньки.
— Едва ли. А если твоя женушка когда-нибудь соблаговолит рассказать мне, какое заклятье она на меня наложила своим опрометчивым поступком, я буду рад ее послушать.
Не так давно, загадав желание падающей звезде, Эйдриен Дуглас наотрез отказалась рассказывать о нем им обоим до тех пор, пока не будет совершенно уверена, что желание услышано и принято к исполнению. Единственным, в чем она призналась, было то, что желание это загадано для Гримма, и такое признание лишило его покоя. И хотя суеверным Гримм себя не считал, он знал немало загадочных случаев и убедился в том, что кажущееся невероятным далеко не всегда является невозможным.
— Да и я не откажусь узнать это, Гримм, — сдержанно заметил Хок. — Но мне она тоже ничего не говорит.
Эйдриен рассмеялась.
— Да ну вас обоих! Еще скажите, что двум бесстрашным воинам не дают покоя такие женские пустяки, как загаданное на звезду желание.
— И все-таки я уверен, что заниматься пустяками ты не станешь, Эйдриен, — криво усмехнулся Хок. — Когда ты берешься за дело, вселенная теряет покой.
Гримм отозвался грустной улыбкой, — что правда, то правда. Став жертвой гнусного заговора, задуманного мстительной феей, искавшей Хоку смерти, Эйдриен была вырвана из своего двадцатого века и отброшена назад во времени. Вокруг нее происходили необъяснимые вещи, и именно поэтому Гримму хотелось знать, какой поворот в судьбе готовило ему загаданное ею желание. Он предпочел бы быть готовым к тому моменту, когда разверзнется преисподняя.
— Ну сядь же, Гримм, — настойчиво повторила Эйдриен. — Я бы хотела, чтобы этот портрет был готов самое позднее к Рождеству, а у Альберта уйдут месяцы, чтобы воссоздать свои наброски в красках.
— Но лишь потому, что работа моя совершенна, — обиженно пояснил художник.
Отвернувшись от завораживающей панорамы ночи, Гримм занял свое место рядом с Хоком, сидевшим у камина.
— Все же я не пойму, к чему это, — пробормотал он. — Портреты — занятие для женщин и ребятишек.
Эйдриен фыркнула.