Пленница
Шрифт:
Тамаре было известно, что родители дядюшкиной жены всю жизнь проработали зоотехниками в местном совхозе и год назад дружно вышли на пенсию, решив попытать силы в возрождавшемся фермерстве.
— Теперь у них большое хозяйство. Папа писал, что в этом году построили парники, расширили огород, купили вторую корову и четырех поросят, — с гордостью рассказывала Светлана Петровна. — Так что бездельничать тебе у них не придется. Будешь помогать по хозяйству, ходить в лес за ягодами. При деле скорее отвлечешься от своей ипохондрии. Да и подучишься кое-чему, что должна уметь любая хорошая хозяйка. Ведь родители не учили тебя делать на зиму заготовки?
— Зачем их делать, если можно купить?
— Не болтай чепухи! Нельзя сравнивать то, что куплено, с тем, что выращено своими руками.
«Что-то, толстуха, я в дядюшкиной квартире не заметила ничего, что было бы выращено твоими руками. Никаких заготовок».
Тамара ангельским взором посмотрела на Светлану Петровну:
— Ладно, я буду копаться на огороде и ходить в лес за ягодами. Но, надеюсь, у меня будет свободное время?
— Никто не намерен эксплуатировать тебя как батрачку, — фыркнула фрекен Бок, — так что свободного времени будет более чем достаточно. Главное, использовать его с умом. А то ты целыми днями валяешся на кровати, вместо того чтобы заняться чем-то полезным…
«О, Господи! — еле сдержала себя Тамара. — Заколебала! Ты когда-нибудь сможешь поговорить со мной по-человечески? Не поучая?! Хотя бы с месяцок отдохну от вашего общества», — мечтала она с ногами устроившись на жидкой подстилке из сена, покрытого драным, насквозь пропитанным влагой ватником.
На следующий день Светлана Петровна собиралась отчалить в Ленинград. Через неделю она уходила в отпуск и проводить его у родителей не собиралась.
— У дяди много забот, в том числе и из-за тебя, — сообщила она Тамаре. — Я должна быть рядом с ним.
«И слава Богу», — обрадовалась девочка. На свою мать фрекен Бок походила лишь внешне. Тоже не отличалась худобой и маленьким ростом. В резко очерченных чертах — волевом подбородке, тонких губах, большом крючковатом носу — тоже проглядывало нечто мужеподобное, а движения были так же угловаты, как у дочки. На этом сходство и заканчивалось. К своему удивлению, Тамара обнаружила, что Анна Ивановна умеет улыбаться. И ее улыбка совсем не походит на те вымученные гримасы, которые выдавливала из себя Светлана Петровна в кабинете у следователя или на комиссии по установлению опекунства.
Как только телега остановилась возле крыльца, Анна Ивановна подбежала к Тамаре — в первую очередь не к своей дочери, а к Тамаре! — крепко прижала к себе, ткнулась губами в щечку, и девочка сразу отметила, что от этой пожилой женщины пахнет по-домашнему и по-деревенски. Почему именно так — по-домашнему и по-деревенски, — Тамара ответить не смогла бы. Но этот запах был ей приятен.
— Здравствуй, Томочка. Здравствуй, родная… Здравствуй, Света. Как доехали?
— Спасибо, ма. Хорошо.
— Ой, девочка, милая! Да ты ж вся окоченела! Петя, Светлана! Куда смотрите? Промочили девчонку насквозь!.. Пошли скорей в дом. Обогреешься, наденешь сухое. Покажу тебе твою комнату. Здесь твои вещи? — Анна Ивановна подхватила с телеги маленький чемоданчик с Тамариными пожитками.
В комнатушку, устроенную на чердаке, пришлось подниматься по крутой деревянной лестнице, и было заметно, что этот короткий подъем дался Анне Ивановне нелегко.
— Уф! Старая я уже по таким лестницам ползать, — сказала она, пристраивая чемоданчик на тумбочке, установленной возле старинной, с никелированными шариками, кровати. — Для тебя-то это не препятствие. Вспорхнешь по лестнице и не заметишь.
— Когда на улице вёдро, здесь круглый день солнышко, — сообщила Анна Ивановна. — Нравится комнатка?
— Здесь очень уютно, — кивнула Тамара. — Спасибо.
На столе, накрытом салатного цвета скатеркой, пластмассовая вазочка с букетом садовых цветов. Рядом дешевая китайская магнитола. На кресле стопка потрепанных книг.
Сразу бросалось в глаза, что к ее приезду готовились. И ей было приятно почувствовать это после месяца полного отчуждения в обществе дяди и его толстой жены!
— Ну, распаковывайся, переодевайся, — Анна Ивановна провела большой жесткой ладонью по влажным Тамариным волосам.
— Хорошо, Анна Ивановна.
— Говори проще, Тамарочка: тетя Нюра и дядя Петя.
— Хорошо, тетя Нюра, — улыбнулась Тамара.
И подумала, что этот дождливый денек стал для нее по сути первым светлым днем после смерти родителей. Оказывается, люди умеют быть приветливыми.
Для того, чтобы ожить после месячной летаргии, оказалось достаточно всего лишь встречи с Кириллом, а это совпало еще с одним приятным событием — полчаса назад домоправительница, поцеловав на прощание мать и отца и смерив строгим взглядом Тамару, размашисто пошагала в Неболчи, спеша на ленинградский поезд. Никто не вызвался ее проводить, и, как показалось Тамаре, это здорово подпортило фрекен Бок настроение.
«Так тебе и надо, Толстая Задница! Проваливай!»
— Тетя Нюра, можно на речку?
— Сходи, милая.
Тамара положила в пакет томик с «Цивилизацией статуса» Роберта Шекли. Пакет она подложит под себя, чтобы не сидеть на влажной земле. А книжку… Это будет первая книжка, которую она прочитает с тех пор, как случилась трагедия.
«О, черт! И когда же получится не вспоминать об убитых родителях постоянно?»
— Тамара, сразу за огородом тропинка. Прямо по ней, никуда не сворачивая, дойдешь через бор до ручья.
— У меня все равно нет купальника.
Купальник остался в Тярлеве, в платяном шкафу в ее комнате. Дядя с толстухой, когда перевозили Тамарины вещи, почему-то оставили его там. Так же, как и компьютер. И телевизор. И книги. И магнитолу.
Узкую безымянную речку, которую здесь называли ручьем, от маленькой, в двенадцать дворов, деревни Капраново отделяла неширокая полоса соснового леса. Но в тот вечер до речки Тамара так и не дошла.
— Привет! — раздалось за спиной, и она чуть не подпрыгнула от неожиданности. Безлюдный вечерний лес, узенькая тропинка, — и вдруг прямо над ухом это звонкое «Привет!».