Пленница
Шрифт:
Тамара отпрянула в сторону и, стремительно обернувшись, чуть не приняла боевую стойку.
Ей улыбался долговязый паренек лет шестнадцати в вареных джинсах и красной цыганской рубахе, завязанной узлом на животе.
— Я тебя испугал?
— Дура-а-ак! — облегченно пролепетала Тамара. — Так и заикой можно сделать.
— Ну, извини. — Улыбка не сходила с открытой добродушной физиономии. Голубые глаза; россыпь веснушек вокруг вздернутого носа; ниспадающий на лоб чуб вьющихся льняных волос. «Ну прямо Иванушка-дурачок из сказки», — поразилась Тамара.
— Как
— Просто ты о чем-то задумалась. Вот и не слышала. Еще раз извини…
— …Ты ведь только вчера приехала? К бабе Нюре? Надолго? Тебя как зовут?
«Послать этого Ванюшу подальше и идти читать книжку? Или познакомиться?.. Нет, все же послать… Нет, все-таки познакомиться. Какой бы он ни был, этот деревенский Иванушка, а в его компании будет веселее.»
— Тамара, — представилась она.
— А я Кирилл.
Вовсе и никакой не Иванушка. И вовсе не деревенский, как это выяснилось уже через десять минут.
— Я из Москвы… Здесь нахожусь под надзором бабули… — без устали молол языком ее новый знакомый. — В этой деревне лишь в трех домах живут круглый год, а в остальные приезжают только на лето… У нас собралась неплохая тусовка: две сестренки из Дмитрова — Маришка и Ленка, Толстяк — вообще-то его зовут Саней, Наташка — ее дом через один от тебя… Спим до двух дня, а по вечерам всей тусой отправляемся в Неблочи. Сначала смотрим какое-нибудь дурацкое видео, потом дискотека, потом все идут на костер. И так до утра… Пойдешь с нами, Томка?
— Не знаю. Если отпустят.
— Не отпустят? Тебе сколько? Пятнадцать?
— Тринадцать.
— Ха, а выглядишь на все четырнадцать.
— Спасибо. Я сегодня поговорю насчет клуба с Анной Ивановной.
— Я сам с ней поговорю. Она меня любит. Когда у них удрала корова, я помогал им ее искать. Пошли, познакомлю с Толстяком и сестренками.
Вот так Тамара была введена в местный бомонд. И с этого дня жаловаться на одиночество ей не приходилось. Как и было здесь принято, она теперь просыпалась не раньше двенадцати, на скорую руку то ли завтракала, то ли обедала и спешила к дмитровским сестренкам, где проводила весь день, дуясь в карты. Иногда они на велосипедах ездили в Неблочи. Шатались по магазинам, в жаркие дни купались в Мете. Впрочем, тогда Тамара сидела на берегу. Не лезть же в воду в платье.
В половине седьмого начиналась подготовка к походу в ДК — сначала короткий заход в баню, потом долгое сидение перед зеркалом. И Наташа, и сестры щедро позволяли ей пользоваться своей косметикой, и Тамара под их надзором училась наводить красоту. В восемь вечера они вшестером — местные их называли капрановскими — выдвигались в Неблочи, чтобы посмотреть в видеосалоне «Греческую смоковницу» или «Голубой Гром», подрыгаться на дискотеке и, наконец, в составе огромной толпы отправиться в ближайший лесок на костер.
После первого вечера, проведенного вместе с Кириллом, Тамара пришла к выводу, что ей с ним легко и интересно. Иванушка-дурачок неожиданно оказался Иваном-царевичем и в корне не походил на тех недоразвитых недоносков, что пытались приударять за ней раньше.
После второго вечера Тамара с интересом отметила, что этот парень ей нравится.
После третьего — с трепетом в сердце почувствовала, что влюбилась.
Теперь она буквально жила ожиданием той минуты, когда вновь останется с Кириллом наедине. Он обнимет ее за плечо, шепнет: «Валим, Томка, отсюда», и они неторопливо пойдут по темной улице, удаляясь от людной площадки перед ДК.
Своим уединенным уголком они выбрали крыльцо одной из заброшенных изб с заколоченными досками окнами и густым запущенным садом, надежно укрывавшим их убежище. Кирилл расстилал на деревянном настиле крыльца свою телогрейку, Тамара удобно устраивалась на ней, облокачивалась спиной о своего кавалера и начинала с нетерпением дожидаться момента, когда он прекратит трепать языком о развеселой жизни в Москве и примется ласкагь губами ей ухо и шею. Тогда у нее моментально перехватывало дыхание, она блаженно зажмуривала глаза и безуспешно старалась унять дрожь, вдруг охватывавшую все тело. Каждую ночь она с томным замиранием сердца ждала, когда Кирилл наконец переступит через границу, которую почему-то очертил для себя. А иногда, в те моменты, когда не только трусы, но даже и джинсы насквозь промокали от переполнившей всю ее страсти, Тамаре хотелось схватить его руку и самой сунуть ее себе под футболку…
Как ледяной ливень, хлынувший с голубого безоблачного неба, в деревню нагрянул дядя Игнат. Однажды, привычно в половине второго дня спустившись из своей комнаты к завтраку (или обеду?), Тамара обнаружила возле крыльца его «Опель-Аскону».
«Вот дерьмо! — Интуиция подсказала ей, что безмятежная деревенская жизнь закончилась. И это показалось настолько ужасным, что она на какое-то время замерла на крыльце, не в состоянии оторвать взгляд от ненавистной машины. — И какого же черта вас принесло?»
Но тетя Нюра, когда Тамара вернулась в дом, немного развеяла ее страхи.
— Приехал твой дядя, — сообщила она, толсто нарезая на сковородку вареную колбасу. — Возвращался из Москвы и решил завернуть, проверить, как ты, отдохнуть денек.
— А чего меня проверять? — пробурчала Тамара. — Он что, один? Без Светланы Петровны?
— Света в Ленинграде.
— Так он ненадолго?
— Завтра уедет. Он сейчас спит. Всю ночь провел за рулем. Ты, уж пожалуйста, доча, посиди пока дома. А то некрасиво: дядя проснется, а тебя и след простыл.
«Ему начхать, — очень хотелось ответить. — Я уверена в этом на все сто пятьдесят!»
Но зачем милой старушке знать, что дядя — самовлюбленный ублюдок, которому племянница абсолютно до лампочки. Если он и решил сюда завернуть, то уж совсем не затем, чтобы ее проведать. Завезти продукты по высочайшему распоряжению Светланы Петровны, побездельничать денек на природе — все, что угодно, но Тамара нужна ему как собаке блоха.
— Хорошо, тетя Нюра. Я сегодня посижу дома.
— Вот и умница! А дядя проснется, я тебя позову.