Пленница
Шрифт:
Словно тень, эти же действия повторяет Диана. Я ежедневно бок о бок с ней вот уже больше двух лет, я знаю ее, казалось бы, так, как не знаю себя. Но сейчас передо мной абсолютно незнакомая Дина. За программированная на одно — на достижение конечного результата любыми возможными и невозможными средствами. Я ни разу раньше всерьез не задумывалась над тем, какой Дина-Ди бывала на воле, но сейчас словно бы получила возможность прокрутить архивную запись с грифом «Сов. секретно!» и заглянуть в Дианино прошлое. Подсмотреть за тем, как она три года назад шла на скок в
Моя единственная подруга, без которой я давно не представляю своего существования…
Когда Олегу до дежурки остается четыре шага, оттуда, позевывая и почесывая брюхо, неожиданно выползает один из охранников.
«Наш, красноперый, — сразу же узнаю его я. — Который три часа назад выпускал нас из „мелодии“. Слава Богу, на этот раз без вольты. И все-таки, в отличие от местных лохов, это профессионал…»
Удивиться при виде нас этот профессионал не успевает. Сомневаюсь, успевает ли он вообще поднять на нас заспанный взор.
— На место пшел! — Олег с ходу жестко впечатывает ему в грудину ступню.
Спиной вперед топтун отправляется обратно в дежурку, а следом за ним летят сразу две гранаты. Диана хлестким ударом ноги захлопывает дверь, подпирает ее течом. Слышатся два негромких хлопка.
— Есть! — произносит Олег. — Пять… четыре… на счет ноль там будет сонное царство… — Из-под маски его голос заучит глухо и неестественно. — …три… два… девчонки, следите за входной дверью, чтобы нас не подстрелили те, кто на улице… один… пошли! — Он распахивает дверь и уверенно шагает внутрь. Следом за ним, словно привязанная, Диана. Следом за Диной-Ди — я.
Дежурка представляет собой комнатушку без окон, скупо обставленную старой офисной мебелью. Шкаф-купе предназначен, наверное, и для одежды, и для оружия. На узком потертом диванчике, если при этом принять позу зародыша, можно часок-другой покемарить. Несколько стульев. Два узких письменных столика сдвинуты вместе и заставлены грязной посудой. На стене напротив входа подвешен громоздкий пульт со множеством кнопок и встроенным домофоном. Рядом с ним на специальных кронштейнах три работающих монитора. На двух из них — вид с улицы на ограду из красного кирпича, окрашенные суриком металлические ворота и калитку. На третьем — крыльцо и входная дверь в дом.
«Итак, здесь только три камеры внешнего наблюдения, — первым делом прикидываю я и сразу же задаюсь весьма актуальным вопросом: — Интересно, ведется ли с этих камер видеозапись? И какого дьявола здесь нет никаких признаков газа?!!»
Я ожидала, что, войдя, окунусь в густые клубы паралитического газа. Желтый, фиолетовый, серо-буро-малиновый, пусть просто белый, но этот газ, как я считала, должен быть зримым. Но… ничего. На его присутствие в комнате указывают лишь несколько безжизненных тел, валяющихся на полу.
«Хлопнет такая рядом с тобой, — полчаса назад рассказывал мне Олег, показывая гранату, — и уже через секунду ты не сможешь промямлить „мама“».
Вот эти парни теперь и не могут. Никогда ничего они больше не смогут.
«Один… два… три… четыре», — пересчитываю я находящихся в отключке охранников.
«Один… два… три… четыре», — вторят мне одиночные выстрелы из «Ингремов» — выстрелы, больше похожие даже не на негромкие хлопки, а на мирные «поцелуйчики», которые люди порой издают губами. Олег и Диана деловито зачищают отключившихся от газа секъюрити, хладнокровно производя контрольные выстрелы им в головы.
— Всего было трое ваших из зоны и шестеро наших, — произносит Олег. — Двое местных валяются около бани. Один здесь. Плюс трое ваших контрактников. Значит, еще трое болтаются где-то на улице.
— И собаки, — напоминает Диана, кивая на сбитую в комок подстилку в углу. Рядом с подстилкой пластмассовая миска-кормушка с водой. — Вернее, собака. Здесь лежанка лишь для одной.
Олег разглядывает монитор, по-прежнему демонстрирующие мирные картинки: калитка, ворота, входная дверь в дом.
— Не знаешь, ведется с этих камер видеозапись? — озвучиваю я вопрос, который задала себе, как только оказалась в дежурке.
— Нет, не ведется, — убежденно отвечает Олег. Пластиковый щиток изнутри у него чуть-чуть запотел.
«Наверное, перед тем, как натягивать на физиономию, — думаю я, — эти намордники надо сперва обработать каким-нибудь специальным составом. Ненадежные штуки порой изготавливают проклятые милитаристы».
— Пошли отсюда, девчонки. — Олег наконец отрывается от мониторов. — Где-то болтаются еще трое, и с ними надо кончать. И поскорее.
Дина-Ди кивает.
«Надо скорее добить троих стояков и их собаку и валить отсюда ко всем чертям. На волю!»
Но для этого предстоит выйти на улицу и еще чуть-чуть поиграть в партизан. Удивительно: я совершенно не против. Весь этот блуденъ начинает мне нравиться. К тому же я ни разу еще не шмальнула из своего красивенького «Сикемпа». Надо же когда-нибудь начинать.
Чего там мне говорила Диана о том, что к убийствам со временем привыкаешь? Что-то не так уж много времени мне на это потребовалось!
Короче, черт меня разберет, чего я хочу и кто я такая!
— Пошли на улицу, крошки, — говорит Олег и выходит из комнаты — Повнимательнее! — произносит он уже своим естественным голосом, стянув намордник в безвредной атмосфере прихожей.
На этот раз Тамара пришла в себя в комнатушке без окон, которая очень напоминала тюремную камеру.
Шагов пягь в длину, шага три в ширину. Из меблировки только узкая панцирная кровать — правда, застеленная чистым бельем, — «больничная» тумбочка и обычный кухонным табурет. Узкая дверь обитаа железом, зато в ней нет ни глаза, ни окошечка. В углу около двери эмалированное ведро, накрытое крышкой. «Параша», — догадалась Тамара. На тумбочке алюминиевая кружка. Освещает камеру единственная тусклая лампочка, надежно прикрытая полукруглым плафоном из металлической сетки. Странно, но стены оклеены симпатичными новенькими обоями, пол покрыт довольно приличным линолеумом, а потолок аккуратно побелен.