Пленники дорог
Шрифт:
— Райса, не стоит меня жалеть. Я сама пытаюсь, насколько возможно, этим не заниматься. Все одно без толку. Наоборот, надо всегда надеяться на лучшее, иначе жить невмоготу станет. Как только благополучно закончим здесь все свои дела, я поеду дальше.
— Куда?
— Туда, где, надеюсь, мне сумеют помочь. Так что, — улыбнулась я, — учти на будущее: когда вернусь обычным человеком, буду выходить замуж, ты у меня подружкой невесты будешь. Причем главной. Это не обсуждается.
— Да ты что?! В мои-то годы? Какая из меня подружка невесты? Да я от стыда глаз от земли поднять не смогу! Люди ж меня на смех подымут! Помоложе кого найдешь!
— Ну, уж дудки! Ты самой лучшей подружкой будешь! И не вздумай отказываться!
— А почему бы и нет? — Райса внезапно озорно улыбнулась. — Только жениха себе хорошего найди!
— Знать бы только, где его, хорошего, искать…
Райса ушла, а я все стояла около Медка, обнимала его за шею, и мне вспоминался наш разговор с ведуньей в день свадьбы Вольгастра. Вернее, в вечер того дня… Именно тогда, в тот, уже кажущийся бесконечно далеким вечер, я узнала от нее много такого, что перевернуло мою тихую, налаженную жизнь с ног на голову. Сколько же дней прошло с того разговора? Не больше десяти, но мне кажется, что это было очень давно, и не в моей, а в чьей-то другой судьбе. Тот день, день свадьбы Вольгастра, бесповоротно разделил мою жизнь на две половины — прежнюю, пусть и тяжелую, но спокойную и налаженную, и нынешнюю, в которой меня не узнал бы никто из поселковых. Слишком большая разница между молчаливой тихой женщиной, почти безвылазно сидящей в своем доме, и охотно влезающей во все немыслимые истории бесшабашной девицей.
Перед моими глазами, как будто наяву, вновь встал тихий теплый вечер, высокая трава в человеческий рост возле небольшого лесного домика, старая женщина на лавочке рядом со мной… Я, только что снявшая с шеи жемчужное ожерелье невесты — не мое оно отныне, и не мне его носить. И без того у меня на душе тяжело: только что с Вольгастром в душе распрощалась, от сердца его с кровью отдирать надо, а тут еще ведунья добила окончательно… Я — эрбат? Бред! Полный бред! Не может этого быть! Почему не может? Да просто — не может, и все!.. Ведьма от старости в своем лесу совсем с ума сошла, не понимает, что несет! И зачем я эти бредни свихнувшейся старухи слушаю? Тоже, видно, не в своем уме! И неудивительно: после сегодняшнего… Но, тем не менее, сижу, вслушиваюсь в негромкий голос ведуньи, рассказывающий мне такое, о чем я раньше и помыслить не могла, такое, что одним махом вычеркивает меня из числа обычных людей:
…- Как это могло произойти, спрашиваешь? Мне вот тоже интересно, как… В тот день меня в ваш дом позвали. К матери твоей, будто неважно, мол, она себя чувствует. Ну, и, как бы между прочим, сказали, что и ты заболела. Я тогда решила, что у тебя обычная простуда, или нечто похожее: уж очень безжалостно бабка твоя начала гонять тебя по хозяйству, невзирая ни на здоровье, ни на возраст. Даже у вас в поселке (где дети сызмальства к труду приучаются, и лентяев обычно нет), и то поселковые головами качали: месяц со смерти отца прошел, а из ворот дома ты почти никогда не выходила. Те же, кто к вам по делам заглядывал, рассказывали, как бабка разогнуться тебе от работы не давала, да кричала на тебя без остановки. После смерти зятя, да беды с дочерью как подменили старуху, она на тебе будто зло за случившееся вымещала. Не дело, это, говорили, так с девчонкой обращаться. Я решила, что бабка загоняла тебя по хозяйству, ты легко одетой выскочила из дома на холод, там, в сарай что отнести, или еще по какой надобности, да и застудилась.
Я тебя уже тогда заприметила. Сама-то я в ваших местах аккурат в тот год осенью появилась. Тяжело тогда было у меня на душе. Прошлая жизнь вдребезги разбилась, к новой же привыкнуть ну никак не могла, как не старалась! Ведь их даже сравнить нельзя: мою прежнюю жизнь, и нынешнее житье. Небо и земля… Моментами даже казалось, что не проще ли будет покончить со всем раз и навсегда… Такое внезапно накатывало, что белый свет становился не мил… И вот как раз в такой миг отчаяния ты ко мне пришла. Не знаю, помнишь ли ты, а я не забуду: заходит ко мне девочка, сама еле живая на ногах стоит, за косяк держится, чтоб не упасть, жаром от нее пышет, а просит помочь родным — плохо им, дескать, спаси! Одни глазищи, кажется, только и были на бледном лице. А мордашка у тебя была такая славная! Не поверишь, но мне показалось, что не так просто ты пришла, а будто послали мне тебя как знак свыше, чтоб знала я, на кого в дальнейшем полагаться смогу. А ведь до того в поселке я тебя никогда не встречала.
Веришь, или нет, но с того дня отпустила меня злая тоска, легче жить стало, смирилась я с судьбой. Но ты у меня с того дня наособинку от других стояла. С того дня я неосознанно стала выделять тебя из всех, да и невольно привязалась к тебе, почти как к родной. Хотя дочерей у меня никогда не было, одни сыновья… Притягивала ты меня чем-то… Оттого и поспешила в ваш дом без промедления.
Захожу, а в комнате бабка да тетка твоя. Обе, хоть вида стараются не показать, да перепуганы чуть ли не до смерти. А ты на лавке лежишь, не шевелишься, взгляд окостеневший, да и сама холодная, ровно покойник. Со стороны кто на тебя поглядит — без сомнения решит, что померла не так давно. Уже и губы посинели, и ногти… Стала я тебя осматривать — все поняла сразу. Себе вначале не поверила, да потом гляжу — все признаки, что бывают после проведения ритуала эценбат, налицо. У меня прямо сердце в пятки провалилось, и руки затряслись. Голова у тебя хоть и была обвязана платком, да засохшая кровь все же по обоим сторонам головы сквозь платок проступала, пульса почти нет, зрачок во весь глаз…
Я с таким уже сталкивалась не раз. Видишь ли, случается и такое, что ритуал эценбата проходит не всегда гладко. Иногда он приводит к смерти того, над кем проводится. А случается и такое, что одновременно с проведением обряда эценбат, при превращении человека в домашнего раба, жрецы ставят опыты над этими же детьми. Мало им, кровососам, своих лабораторий в Нерге, где жуткие вещи творятся, так они нередко, если появляется возможность, и над людьми в других странах опыты ставят. А почему бы и нет? Для такого экспериментатора подобные фокусы безопасны, и никакими последствиями лично ему не грозят. Если случится такое, что помрет кто из подопытных после проведения ритуала, или с ума сойдет, так что с того? На колдунов все одно никто жаловаться не станет, или жалобы им какие предъявлять — самим же хуже будет. Ну, а жрецам прямая выгода: некоторые идиоты сами, если можно так выразиться, предоставляют дармовой материл для их опытов. Они, эти так называемые ученые (как многие из колдунов себя называют), оказываются в выигрыше в любом случае. Если умрет человек — то какой с жрецов может быть спрос? Может, умерший ребенок слабый был, или больной. Родственники погибшего в любом случае будут молчать — они же сами ребенка на ритуал привели. Ну, а если испытуемый выживет — опять неплохо, какая-то из их теорий подтвердилась, и к тому же в одной из чужих стран появился очередной заколдованный ими человек. Так вот, судя по тому, что я увидела в вашем доме, именно такой любитель двигать вперед науку и провел над тобой этот мерзкий ритуал вместе с какими-то своими дополнениями.
— Марида, я ничего такого не помню! Признайся, что все, то ты мне сейчас говоришь — это только твой дурацкий вымысел!
— Если бы вымысел! Детка, я не буду описывать тебе подробности ритуала — знать о них тебе без надобности. Но в общих чертах, и со стороны, он выгляди весьма незатейливо. Вначале человека поят тремя разными заговоренными зельями, от которых он ненадолго теряет память и полностью парализуется его воля. После чего берется кровь двух его ближайших родственников, над ней проводится… ну, скажем так, колдовство, и через особые разрезы на голове того, над кем проводится ритуал, она, эта уже заговоренная кровь, опять — таки при помощи заклинаний, вливается в него, безвольного и ничего не чувствующего. Еще одно заклинание — и все, перед нами уже не человек, а батт, домашний раб до конца своих дней, безвольное и послушное существо, незаменимый помощник по хозяйству. Берите, пользуйтесь…
— Зачем?
— Он будет работать сразу за нескольких человек, а то и больше. Ответственный, исполнительный, безответный, почти не нуждающийся в отдыхе… Когда в семье имеется такой работник, то хозяевам можно жить спокойно, зная, что вся работа будет переделана. Это как бесконечно крутящаяся водная мельница… К такому работнику привыкаешь настолько, что частенько, оставшись без него, разваливаются крепкие, казалось бы, семьи и хозяйства. Просто никто из обычных людей не в состоянии справляться с тем немыслимым объемом работы, которое взвалено на плечи батта. Если семья по какой-то причине лишается батта, то вдобавок к хозяйственным заботам прибавляются проблемы психологические. В таких случаях обычно начинаются и раздражение, и недовольство, и немалые проблемы. Мало того, что люди не могут управиться с немалым хозяйством, так уже нет и человека, на которого можно было безбоязненно кричать, выплескивать накопившееся недовольство, а то и давать трепку, успокаивая свои нервы. А ведь они к этому уже привыкли, и менять свои привычки сложно, почти невозможно… Как результат, начинаются скандалы в семьях, которые тянут за собой множество самых разных осложнений… Эценбат — страшное зло! Горя и бед он несет ничуть не меньше, чем самые страшные войны.
— Марида, я — не эрбат…
— Еще скажи, будто не знаешь, что у тебя на голове, на палец выше уха, и справа, и слева, есть неровные шрамы. Откуда они взялись, тебе известно?
— Может, я в детстве поцарапалась…
— Ага. На одном и том же расстоянии с противоположных сторон головы… Причем поцарапалась так, что с той, и с другой стороны получился четкий шестиугольник. Повидала я на своем веку немало без вины пострадавших бедняг, так что определить, что именно с тобой произошло, для меня не составило никакого труда. Признаюсь честно: меньше всего ожидала увидеть подобное здесь, в благополучном и спокойном лесном краю. Я и растерялась тогда, и разозлилась чуть ли не до зубовного скрежета! А твои бабка с теткой все пытались что-то бормотать мне насчет того, что ты, дескать, среди сушеных трав, что у вас в доме хранятся, какой — то корешок нашла, погрызла, да и отравилась. Сняла я платок с твоей головы, на рану шестиугольную посмотрела. А они мне: ударилась да порезалась, когда на пол упала. С перепуга даже не сумели придумать толкового объяснения, дуры! Ну, и что я должна была делать? Если следовать правилам, то мне без лишних разговоров прямиком надо было идти к поселковой страже, и докладывать про то, что в поселке некто, с дозволения родных, над одним из малолетних жителей применил запретный ритуал. Тогда бы и тебя, и тетку твою, и бабку — всех бы навечно забрали в застенки. А матушка твоя больная, сестрица маленькая? Что бы с ними стало, не будь вас? Да и жалко мне тебя было, а вот родню твою безголовую сама бы убила! Куда соваться вздумали, идиотки? Легкой жизни захотели, заразы? Ненавижу я черных колдунов всей душой, из-за них все мои беды пошли, а эти две… еще к их помощи прибегли!