Пленники Пограничья
Шрифт:
У Марии за пазухой зазвонил телефон. Она приложила трубку к уху и спешно произнесла несколько фраз на голландском.
— Они так и будут играть? — с изумлением произнесла Анка.
— Они не только играют, — сказал я. — Они ткут.
Моя грива нагрелась так, что по вискам побежали капельки пота. Волосы едва не искрили, как высоковольтные провода в грозу. От стариков, непринужденно рассевшихся вокруг обеденного стола, распространялись невидимые энергетические волны. Ни Анка, ни Мария их, естественно, не ощущали.
— Мне одну, — попросил дядя Эндрю и посмотрел на меня обеспокоенно. —
— Удвоим? — мурлыкнула тетя Берта.
— Поддерживаю, — отозвался Стив. Он тоже, как и дядя Эвальд, закутал лицо в платок, вдобавок нацепил черные очки и стал похож на мексиканского грабителя.
— Бернар, что он говорил о клевере? Я не поняла… — Анка изо всех сил старалась не расплакаться.
— Четырехлистный клевер, — промямлил я. — Такое растение нигде не растет, и поэтому принято считать, что его никогда не существовало. Но есть поверье, что у ведьм можно найти засушенные цветы. Они настолько редкие, что не имеют цены, выражаемой обычными деньгами. Дядя Эвальд сказал, что… такой клевер входит в состав особой мази. Если ею намазать глаза, то можно заметить то, что не дано видеть простым смертным…
— Можно заметить входы в Священные холмы, — добавил вдруг дядя Саня.
— И вскрыть Запечатанные двери…
— А если понравишься Черному пастуху Ку Ши, он перенесет тебя в Пограничье…
— Но это же все неправда, — уперлась Анка. — Ведь ты сам говорил, что вы не можете найти входы уже много сотен лет?
— Не совсем так, — я посмотрел на дядю Эвальда, ища у него поддержки; старик слегка кивнул. — Наши знахари не ставят задачу увести Фэйри вслед за Неблагим двором. Мы привыкли жить при свете солнца, мрак не для нас. Даже если соблюсти страшные обряды, о которых мало что известно, можно, в лучшем случае, ненадолго открыть дверь в Пограничье. Но это совсем не то же самое, что найти вход в Священный холм, где собрана древняя мудрость и богатства королей…
Дядя Эвальд отложил карты и принял у Питера Лотта чашечку с кофе.
— Невозможно играть с этими жуликами, — пожаловался он.
— Сегодня не твой день, — сказал Питер и протянул Анке тарелку с пирожными.
— Сорок фунтов, — бросила тетя Берта. — Эндрю, не умничай! Все тузы у меня!
— Блефуешь, хитрая лисичка?
Я прислушивался к звукам на дороге. Две тяжелые машины с мощными моторами свернули с шоссе и сейчас перебирались через мостик над ручьем. Чужие машины и чужие люди. Еще полгода назад я бы их не учуял на таком расстоянии. Со мной что-то случилось в тот момент, когда папина пуля угодила Анке в грудь.
— Аня, пойдем наверх? — как можно непринужденнее предложил я.
— Подожди, Бернар, мы передумали, — заметив нашу суету, на языке Долины осадила меня тетя Берта. — Здесь вам будет безопаснее…
Я нащупал полотенце и вытер пот со лба. Стоило прикрыть глаза, и посредине гостиной возникало алое пульсирующее облако. Оно клубилось вокруг седых картежников и разрасталось все шире, набухая изнутри темно-багровыми трепещущими пузырями. Как будто под струей горячей воды разбухала пена для ванны. Я, если бы даже захотел, не сумел бы объяснить Анке, что я вижу. В затылке поселилась тугая пульсирующая боль, словно внутри шеи вверх-вниз ходил плохо притертый поршень…
Когда ткут Покрывало силы на празднике Урожая либо во время весенних хороводов, возникают совсем другие ощущения, радостные и легкие. Тогда начинают чесаться мозоли на лопатках, резко улучшаются зрение и слух, хочется бежать сквозь толщу леса, перекликаясь с друзьями, хочется переплывать реки и взлетать, тягаясь в скорости с птицами…
Мама говорит, что это срабатывает коллективная генетическая память Фэйри о временах, когда наши предки жили на деревьях, летали при помощи крыльев, и никакой магией тут не пахнет. Не знаю, какая память сработала сегодня вечером, но пахло чем-то таким, отчего у меня начали подрагивать кончики пальцев. Незаметно от Анки я несколько раз сжал и распустил кулаки, но дрожь только усилилась.
Впервые я стал свидетелем тому, как создается Темное Покрывало силы…
— А если ваша Камилла откажется дать клевер? — спросила Анка.
— Найдутся другие, — успокоил дядюшка Эвальд. Он внезапно стал какой-то рассеянный. Положил платок мимо кармана, открыл пакетик со сливками и забыл подлить их в кофе. — На островах есть еще две… женщины, которых я знаю.
— Восемьдесят фунтов, — квакнул Стив.
— Дядя Эвальд… — начал я.
— Я их слышу, не бойся, — ровно ответил старик. — А они не такие дураки, эти парни.
— Я уверена, они считали машины, — не отрываясь от карт, заметила тетя Берта. — Убедились, что вce мы разъехались по домам, и направляются сюда. Окончательно обнаглели…
— Бернар, что они говорят?! — встревожилась Анка. — Куда уехали твои родители? Почему нас не взяли?
— Аня, из-за твоего нелепого упрямства могут пострадать десятки людей! — злобно прошипела Мария. — Дайте мне машину, я вывезу ее!
— Сто шестьдесят! — Эндрю откинулся в кресле, с довольным видом набил трубку и обратился к великанше. — А вы, советник, кстати, еще можете успеть уехать.
— Без девочки я не уеду!
— Сто шестьдесят? Ну-ну, поддерживаю! — усмехнулась тетя Берта. — Питер, тебе не пора к нам присоединиться?
— Не беспокойся, мы тебя не оставим, — я взял Анку за руку. У обычных девчонок вечно холодные руки! — Дядя Эвальд, может, нам с Анкой лучше уйти? Я могу увезти ее на маминой машине вдоль просеки и по четвертой дороге…
— Ни в коем случае, — возмутилась тетушка. — Это так опасно — на ночь глядя, мальчишка за рулем, и без прав!
— Триста двадцать! — хихикнул Стив.
— Все трое никуда не двигайтесь, — посоветовал дядя Эвальд и отдельно кивнул Марии. — Слишком поздно…
Питер Лотт придвинул стул и уселся четвертым. Он не играл, просто положил ладони на плечи Стивену и Эндрю, прикрыл глаза и так застыл. Я бросил взгляд под стол. Тетушка Берта скинула сандалии и двумя пятками непринужденно обхватила лодыжку Питера. Эндрю тоже сбросил сандалии и скрестил ногу со Стивом. Дядю Саню никто не звал, но он принес себе стул, угнездился на углу стола, между тетей Бертой и Эндрю, приобняв их за плечи. Оба улыбнулись кровнику. Поршень внутри моей многострадальной головы ходил все чаще.