Пленники Раздора
Шрифт:
— На женихов гадаем-то? Или на судьбу?
— На женихов! — решительно ответила Нелюба, одним махом отсекая всё остальное. — Какая судьба без жениха, верно?
Девушки кивнули.
Первой подожгла свою плетенку Цвета. Держала, сколько сил хватило терпеть огонек, обжигающий пальцы, и скороговоркой шептала слова гадательного наговора: «Гори-гори нить. Сама тебя сучила, сама тебя пряла. Сама тебя сплетала, сама тебя сожгла. Гори-прогори, что не знаю — яви», потом бросила пылающую плетёнку в блюдо, а Нелюба тут же подставила
— Ой, гляньте-ка, девоньки! — тихо взвизгнула Цвета. — Гляньте, чудище какое с рогами!
На тени и впрямь вышла голова не то быка, не то тура.
Девушки ахнули, разглядывая страшилище, а потом одна из прогоревших нитей осыпалась и, вместо турьей головы, тень превратилась в человечка, сжимающего в руке хворостину.
Клёна прыснула:
— Гляди, Цвета, будет муж тебя хворостиной воспитывать.
Подружка рассмеялась:
— Может, пастух какой?
— Может…
Ещё покрутили блюдо, но так ничего толкового и не разглядели, поэтому стряхнули прогоревшие нитки в ковш с водой. Следующей плетёнку жгла Нелюба.
У Нелюбы на тени вышло и вовсе чудное — не то дом, не то башня. Крутили-крутили блюдо то так, то эдак, но все одно — не поняли, чего значит.
Клёна, чтобы не получилось, как у Нелюбы, связала ниток побольше и узелков-петелек наплела затейливых. Шерсть вспыхнула радостно, затрещала, а когда к почерневшему комочку поднесли лучину и глянули на тень, то ахнули в три голоса, потому что на щербатой каменной стене, подрагивая в свете лучинки, отразилась ощеренная волчья голова.
— Ой! — пискнула от ужаса Цвета и вцепилась в руку подруге.
Клёна, державшая блюдо, вздрогнула, сгоревшие нити распались, тень всколыхнулась, и волчья морда превратилась в человеческое лицо, но до чего уродливое!
— Стра-а-асть-то какая… — протянула завороженно Нелюба и тут же выхватила блюдо и смела нитки в ковш с водой. — Тьфу, вот же дуры, прости Хранители! Сами себя пугаем. Клёна, да ведь сегодня не Первоцветов день, чтобы всякому гаданию верить. Ты не пугайся. У меня вот, знаешь, сестра старшая с подругами гадала, так ей вышел мужик — в одной руке у него топор, а в другой голова девичья, за косу схваченная. Тоже вот перепугались, плакали, а потом замуж она вышла в семью дружную и хорошую. Ничего не сбылось. А потому, что не на Первоцветов день гадали. Мне знахарка говорила, мол, на Первоцветов день Хранители тайны открывают, судьбу являют, а всё остальное — это Встрешник, мол, головы дурит.
Цвета согласно закивала. Однако сгоревшие нитки вместе с водой из ковшика девушки выплеснули в окно, а потом осенили его лучинкой, чтобы никакие злые силы не смогли сунуться на страх.
Они ещё посидели в обнимку на лавке, повспоминали всяческие истории про гадания, но только чтобы непременно с хорошим концом. Поговорили даже про Цветину бабку, которая нагадала себе мужика с горбом, а вышла замуж за сына мельника — ладного статного парня. Уже думала, Встрешник на Первоцветов день гадание подпакостил, но потом однажды увидела мужа, когда он, согнувшись в три погибели, мешок с мукой на спине до телеги нес… Вот уж потеха-то была.
Разошлись подружки, вдоволь насмеявшись и успокоившись. Но когда Клёна закрыла за девушками дверь и вновь бросила взгляд на стену, с которой всего оборот назад скалилось на неё чудовище, сделалось так страшно, что даже руки затряслись.
Поэтому, путаясь в рукавах полушубка, девушка оделась и вылетела со светцом прочь из коморки. А уж потом и сама не поняла, как оказалась перед дверью, ведущей на задний двор. И ведь не заплутала. Поставила светец в нишу на стене и сделала решительный шаг вперёд.
Когда она вышла в морозную ночь, мужчина, рубивший дрова, на миг замер и сказал, не оборачиваясь:
— А вчера не пришла.
Девушка удивилась:
— Как ты узнал, что это я?
— Так по шагам, — он повернулся. — Ты ступаешь легко, как летишь.
Она улыбнулась.
— Получается поленницу складывать? — и окинула взглядом дело его рук.
Дровяник заметно подрос, но был по-прежнему неровный и нескладный.
— Получается, — ответил Лют, поднимая со снега нарубленные поленца. — Зря ты вчера побоялась прийти.
— Я не побоялась! — тут же обиделась Клёна.
— Да? — искренне удивился собеседник. — А что же не пришла?
Она растерялась. Что ему сказать? Захотела характер показать? Грустила? На весь мир обижалась?
— Я… не смогла.
— Жаль, — ответил он. — Вчера были такие звезды… Я хотел показать тебе лисицу. А сегодня, вон, облака опять.
— Какую лисицу? — не поняла Клёна, помогая ему собирать разлетевшиеся по всему двору поленья.
— Которая на небе. Ты ведь видела звезды?
Девушка укладывала дровяник, укрепляя по тем сторонам, где дрова были сложены неровно и криво.
— Видела. А причем тут лисица?
Он усмехнулся:
— Завтра придёшь — покажу. Завтра будет ясная ночь. Или опять испугаешься?
Девушка заносчиво вздернула подбородок:
— Чего это мне бояться?
Лют пожал плечами:
— Вот и я думаю — чего? А ты боишься. Или, погоди… — он на миг застыл, а потом расплылся в улыбке. — Да ты не меня боишься. Ты темноты боишься, верно?
И рассмеялся. А Клёна покраснела, словно её уличили в каком-то непотребстве.
— Все темноты боятся! — рассердилась она. — И нет в этом ничего смешного.
— Да как же, — он забрал у неё тяжёлую охапку поленьев. — Очень смешно. Ты ведь в Цитадели.
Она поджала губы:
— Зря я пришла.
Лют удивился:
— Я тебя опять обидел? Извини.
Он сказал это так легко и искренне, что досада слетела с Клёны, словно ветром её унесло. И то верно, что на него сердиться? Ведь прав.