Пленных не брать!
Шрифт:
– Прапор наш пошел по огородам шуровать, может, и найдет чего. Тогда разбужу.
Коля приволок массу еды: морковку, зеленый лук, всякие травки. Особо не разойдешься, но желудок есть чем набить.
– Словно кобылы. Или кролики, – пробормотал наш старлей, хрупая морковкой. – Соли бы еще...
– Соль вредна, – наставительно сказал прапорщик.
– Но лук без соли жрать противно...
– Жрите вот морковку, товарищ старший лейтенант. Она сладенькая, можно и без соли.
– Пошел ты... – беззлобно сказал Беранже, но послушно ухватил морковку.
– Нантская, – сказал доктор Блошкин.
– Чего?!
– Нантская, – повторил Блошкин. – Морковка. Сорт такой. Не конусом, а одинаковая по диаметру по всей длине... Не выродилась, хотя времени уже сколько прошло, самосейкой же растет...
Мы с Костиком молча сжевали свою долю зелени, и он опять завалился спать, а я сел на пустой ящик и задумался.
Завтра у меня день рождения. Тридцатник. Приходилось отмечать и на войне, и еще бог знает где, но вот в такой компании и в подобной обстановке – ни разу. Сказать, что ли, мужикам? Москаленко небось официально, поздравит, а даже и выпить нечего. У доктора разве спиртом разжиться? Юбилей всё-таки.
Доктор как раз вышел по малой нужде. В наползающих сумерках он попытался вывести что-то струей на дощатой стене сарайчика, тихонько ругнулся – видать, не получилось.
– Товарищ капитан, – позвал я.
Доктор, деловито застегивая ширинку, подошел ко мне.
– Товарищ капитан, у меня день рождения завтра...
– Поздравляю, – сказал он.
– Завтра будете поздравлять. Я в смысле спирта.
– Чего? – не понял он.
– Отметить надо. Спиртику. Чуть-чуть хотя бы.
– А-а... Договорились, – неожиданно легко сказал он. Сам, видно, бухануть захотел. – А капитан разрешит?
– Куда он денется... У вас там хоть сколько его?
– Спирта-то? Граммов двести пятьдесят, девяностошести процентный.
– Значит, пол-литра в пересчете на обычную. Даже чуть больше... – прикинул я. – Неплохо. Спасибо, товарищ капитан.
– Да не за что... – пожал он плечами. – У меня йод есть, так что раны обрабатывать...
– Уж как-нибудь без ран обойдемся, – перебил я его.
Ночь прошла без происшествий. Разная ночная лесная зараза урчала и кричала в темноте, все спали, я разбудил Костика в установленный срок и завалился спать.
С утра выяснилось, что прапорщик Коля заболел. Доктор намерил ему аж тридцать девять и восемь и напичкал какими-то пилюлями.
– Ему бы полежать, – несмело сказал он Москаленко.
Капитан пожал плечами:
– Вы же понимаете, что это невозможно. Как себя чувствуешь?
– Погано, – честно сказал Коля. Его бил озноб.
– Идти можешь?
– А хули, тут, что ли, оставаться... – Коля, опираясь на автомат, поднялся.
Москаленко удовлетворенно кивнул:
– Главное – темп держи.
– А хули, – повторил Коля. Ему, видно, действительно было очень плохо.
Скушав безо всякого аппетита по нантской морковке, мы двинулись дальше.
Километрах в пяти от деревни через лес шла вполне пристойная бетонка. Москаленко и Шевкун объявили пятиминутный привал и о чем-то долго шептались поодаль. Коля сидел под кустом на обочине и тяжело дышал.
– Угораздило же тебя, – сочувственно сказал наш старлей.
Он в последнее время был какой-то незаметный и потерянный. Оно и понятно: столько офицерья, притом такого поганого... Старлей получался уже как бы и не начальник, а так, ни пришей, ни пристебай. Эх, Беранже, Беранже... Даром что праправнук французского поэта.
– И сам не знаю, как, – виноватился Коля. – Я вообще простуду не цепляю. Хоть жопой в прорубь! А тут – среди лета. Стыдно.
– Может, грибы твои? – спросил я.
– Да я их черт-те когда ел. Кстати, заметили, грибов вокруг нету? – неожиданно дошло до прапора.
– Мало ли. Ну, не растут они здесь.
– Они везде растут. Поганки, мухоморы... Какие-то должны быть, а их нету.
– Че ты дергаешься? – сказал я, пиная старую покрышку, брошенную здесь, наверное, еще в мирные времена. – Вывелись. Химия какая-нибудь, радиация, еще что...
– А, ну да, – успокоился прапор. – Не, но всё ж как же я...
– Плюнь, – посоветовал Костик. – Пусть они вон беспокоятся. – Он кивнул в сторону капитанов.
– Им-то что... – пробормотал прапорщик. – Пристрелят, и все дела.
– Я им пристрелю, – сказал старлей.
– И тебя пристрелят, – махнул рукой Коля. – Им плевать.
– Хорош, – сказал я. – Никто никого не пристрелит. Не марафон бежим, сбавим скорость, и чудно. Доктор тебе еще кольнет чего, и будешь как малосольный огурец.
– Пожрать бы, – протянул Коля. – Лучше всех уколов. А то как кроль, моркву и траву жру.
На очередном переходе я догнал Москаленко и сказал:
– Товарищ капитан, у меня сегодня день рождения. Тридцать.
– И что? – спросил он, скосившись.
От него пахло одеколоном. С собой, что ли, носит? Не видал, но не удивлюсь.
– Вечерком посидеть бы. Выпить немного.
– И выпить есть?
– Есть.
– И что?
– Да закуски бы спроворить. Лес крутом, зверье непутаное... Опять-таки есть что-то надо.
– Есть надо... – задумчиво сказал капитан. – А ну как не добудешь никого?
– Добуду, – уверенно сказал я. – Зайца паршивого, но пристрелю.
Однако зайцев не попадалось. Пару раз кто-то незаметный с шумом взлетал из кустов, а больше никакой дичи, как назло. Я вернулся с пустыми руками и виновато посмотрел на спутников.