Плерома
Шрифт:
– Двадцатого мая, суббота, девятнадцать ноль-ноль. Ю-dance club, – прочитал Даос, – памяти Легендарной Птицы Археоптерикс посвящается [13] выставка концептуальной графики – Archaeopteryx lithograph. В экспозиции:
• монументальный эстамп;
• минималистическая монотипия;
• «Сады Адама»;
• Лифты.
– Лифты… – эхом отозвался Плотник, пялившийся на тот же плакат. – Какие еще лифты?
– Грузовые, наверное, – усмехнулся Даос, – не пассажирские же.
13
…памяти Легендарной Птицы Археоптерикс посвящается… – Эстамп – картина-оттиск, снимок с гравюры.
Концептуальная история эстампа: «…Сам принцип эстампа или отпечатка можно увидеть как в первобытном искусстве, так и в процессе развития всей остальной истории искусств:
– Палеолит; Ориньяк- Солютрейский период (35–20 тысяч лет до н. э.) – отпечатки кистей рук первобытного человека на сводах пещер;
– XX век; Манхэттен, кафе "Планет Холливуд" – следы рук голливудских знаменитостей;
– I век н. э.; Нерукотворный Образ, или, иначе, Спас Нерукотворный, – важнейший образец, которому следовали мастера во все времена, пока существовало древнерусское искусство, икона, созданная, по преданию, не только при жизни, но и по воле самого Иисуса Христа;
– "Туринская Плащаница";
Далее можно совсем уйти от осознанной человеческой деятельности и обратиться к Природе-Матери, когда еще человек и не думал быть. Уже тогда можно встретить один из основных принципов сохранения информации – отпечаток. Достаточно вспомнить Легендарную Птицу Археоптерикс, известную нам по известняковым отпечаткам…»
Он нажал кнопку звонка.
Долгое время ничего не происходило. Минуты через три лязгнул отодвигаемый засов, дверь приоткрылась, и на пороге возник бритый парень в темном балахоне с капюшоном.
– Чё надо? – вызывающе спросил он.
Без лишних разговоров Даос затолкнул его внутрь и вошел сам. Плотник, прошмыгнув следом, проворно закрыл дверь на щеколду.
– Где Тюка? – поинтересовался Даос, ухватив растерявшегося парня за грудки.
Парень неопределенно мотнул головой. Даос, отпихнув его в сторону, устремился вперед по темному коридору.
– Как дела у Надюхи? – спросил Плотник, пытаясь переорать грохот музыки.
– А тебе-то что? – нахмурился Даос.
Они стояли в дверях огромного танцевального зала. Юрий Алексеевич подпирал правый косяк, Даос – левый. Темноту задымленного помещения разрезали вспышки лазера. Все здесь находилось в движении. В такт музыке двигалась толпа, в такт толпе двигались клубы дыма, висевшего сверху, подобно смогу над большим промышленным городом. Метались разноцветные зайчики, пронзая дымную завесу и отскакивая от стен.
– Когда сто человек стоят рядом, – процитировал Даос, – каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой.
– Не стоят, – поправил его Плотник, – а прыгают и повизгивают.
– Но рассудка-то все равно нет.
– А зачем он здесь нужен? Это же коллективная медитация. PRODIGY – музыка неживой природы! Бежит электричество по проводам, течет газ по трубам, горит огонь, давая тепло… Это движение без мысли, чувства и остановки.
«Насчет коллективной медитации мысль интересная, – отметил про себя Даос. – Что-то здесь действительно есть. Что-то от первобытных языческих оргий. Хочешь не хочешь, а так и тянет поучаствовать в этом "празднике тела"… Не правы идеологи. Исторически человеческий язык возник вовсе не как средство общения между людьми, вызванное необходимостью совместной трудовой деятельности. Исторически он должен возникать из таких вот диких плясок, как нечто сакральное, имеющее ценность только до тех пор, пока длится этот ритуальный танец. На предметы и действия повседневного быта он распространяется гораздо позже… Смысл рождается именно в безумии, мысль и слово есть порождение отсутствия того и другого…»
Он усмехнулся, сам поражаясь тому, какая чушь лезет в голову.
– А где наши гаврики? – проорал Плотник. – Ты что, всерьез надеешься отыскать их в этом дурдоме?
– Их здесь нету, – ответил Даос, прищуривая левый глаз.
– То есть как это нету?!.
– А так вот и нету. У них же дипломат, полудурок.
– Ну?.
– Баранки гну! Ты бы поперся с дипломатом на дискотеку?
– Ничего не понимаю…
– По комнатам надо поискать, дурень, – терпеливо пояснил Даос.
– Ну, так чего ж мы тогда здесь стоим?!
– Я не знаю, это ты встал.
Юрий Алексеевич сплюнул в пол, смачно при этом выругавшись.
Покинув дискотеку, они направились дальше по коридору. То ли под действием темноты, то ли по какой другой причине на Даоса нахлынул поток бессвязных образов. Вспомнилась Надя, ее очаровательная улыбка и грустные черные глаза. Когда они разговаривали в последний раз, ему показалось, что она о чем-то догадывается. Да и как, в самом деле, можно было верить той ерунде, которую он плел, рассказывая ей о себе. Все в Глахове знают, кто такой Гында, и то, что он работает на Гынду, говорит о многом. «Бросить бы все это к чертовой матери», – подумал он, отлично понимая, что бросить это не так-то просто. Слишком привык он к такому образу жизни, слишком далеко зашел.
В мини-баре, куда они завернули, Тюки тоже не оказалось. За одним из столиков сидела шумная компания подростков, за другим – два мордоворота бандитской наружности. Опрокинув у стойки по рюмке ледяной «Столичной», Даос с Плотником двинулись дальше.
– Что ж темно-то так, – сокрушался Юрий Алексеевич. – Как у негра в заднице, честное слово.
– У тебя ствол с собой? – шепотом спросил Даос.
Где-то позади, в самом начале коридора, он уловил подозрительный шум. За грохотом музыки разобрать что-либо было довольно сложно. Может, это кипишует тот чудик, который открывал дверь, а может… Нет, вроде бы все спокойно.
– Конечно с собой, – раздраженно ответил Плотник. – Ты меня что, совсем за идиота держишь?
– Нет, – прошипел Даос, – не совсем.
– Ну, так перестань задавать идиотские вопросы.
– Хорошо. Больше не буду.
Метров через десять коридор неожиданно закончился тупиком. Они, потоптавшись на месте, совсем уж было решили вернуться (неисследованной оставалась еще южная часть помещения), когда Плотник заметил пробивающуюся снизу полоску света.
– Смотри! – Он вцепился Даосу в руку. – Ты видишь, да?..
– Вижу. – Даос напрягся. – Не слепой.
В полу находился люк. Они откинули крышку и осторожно спустились. Здесь оказался еще один коридор, гораздо уже первого, освещенный вмонтированными в стену лампочками под стеклянными колпаками. Юрий Алексеевич удивленно присвистнул:
– Ё-моё, да это прямо лабиринт какой-то.
От центрального хода в обе стороны вело множество боковых ответвлений. Грубые каменные стены, сводчатые потолки и бетонный пол вызывали подавленность и дискомфорт. Трудно было поверить, что под обычным городским зданием может располагаться нечто подобное.
– Здесь бы уместнее смотрелись факелы, а не лампы, – в полной растерянности пробормотал Плотник. – Что будем делать?
– Не знаю, – чистосердечно признался Даос. – Приходить в замешательство, что еще остается делать…
Однако прийти в замешательство им не дали. Откуда-то сбоку вынырнул парнишка в синей джинсовке и, деловито подойдя к Даосу, пожал ему руку.
– Что-то вы, Сергей Николаевич, запоздали, – произнес он. – Мы уже подумали, что вы совсем не появитесь.
– Привет, Ныш. – Даос улыбнулся в ответ. – Как тут не опоздать, если вы так запрятались. Тюка где?