Плеск звездных морей
Шрифт:
Чего же ты хочешь, упрямый человек? При чем тут, на самом-то деле, костёр Джордано Бруно?
Вон сверкает Большая Медведица. Продолжим ручку ковша, теперь немного вниз-вот он, Арктур, альфа Волопаса, моя звезда. Как поживаешь, оранжевый гигант? Ты тоже одинок? Послушай, не крутятся ли вокруг тебя этакие сгустки материи, похожие на наш беспокойный шарик? И не сидит ли там, в эту самую минуту, некто с тоскливыми глазами, устремлёнными на далёкую жёлтенькую звезду, которую мы называем Солнцем, а они— как-нибудь иначе? Хотел бы я с ним потолковать. Не
— Улисс, иди ужинать! — позвал с веранды голос Ксении.
Слышишь? Меня зовут. Эта женщина могла бы стать моей женой, но я её не любил, и она стала женой моего друга. А женщина, которую я люблю… Ну, тебе этого не понять. У вас там, наверное, все проще. Сплошная ясность и полное удовлетворение, а? Вы там отчаянно умные. Постой, но почему же, в таком случае, у тебя тоскливые глаза?
— Улисс, ты слышишь?
— Слышу. Иду.
Я прошёл по садовой дорожке меж кустов смородины и поднялся на веранду.
Вот уже четыре дня, как Робин привёз меня сюда, в дом Грековых на высоком волжском берегу. Странный дом: первый этаж сложен из старинного кирпича, второй — деревянный, резные ставни и крылечки, башенка на углу. К нему примыкает современная пристройка из гридолита. Каждый стиль, ничего не скажешь, хорош сам по себе, но, приставленные друг к другу, они выглядели ужасно. Для полноты комплекта я бы обвёл это сооружение рвом с подъёмным мостом и поставил две-три колонны с коринфскими капителями.
В гостиной сидели Робин и Костя и сражались в шахматы. Расторопный мажордом сновал между кухней и гостиной, Ксения с его помощью сервировала стол. На экране визора многорукий пришелец из космоса разглядывал домашнюю кошку — шёл фантастический фильм. Я сел спиной к экрану и начал подсказывать Косте ходы.
Когда Робин, срочно вызванный Леоном Травинским с Луны, настиг меня в Тюрингенском лесу, я наотрез отказался ехать куда-либо без Кости и Доктора. Но Доктор сумел незаметно улизнуть, Костя же, по его собственным словам, «проявил слабохарактерность» — согласился лететь с нами. «На несколько дней, ребята, а потом махну в Гренландию». По-моему, он томился в просторном и гостеприимном грековском доме, где все устроено так прочно, основательно. А может, просто скучал по Доктору. Однажды я спросил, имеет ли Доктор отношение к медицине или это просто прозвище. «Он врач, — хмуро ответил Костя, — но была у него неудачная операция, и после этого он все бросил…»
Я подсказывал Косте ходы, и он, следуя подсказкам, начал теснить Робина, но потом взбунтовался:
— Нет, так нельзя! Молчи. Я сам, — и отодвинул меня вместе со стулом.
Вошёл Дед. С тех пор как я видел его несколько лет назад на лунном Узле связи. Дед заметно постарел. Лицо его как бы иссохло, седые усы отросли книзу, при ходьбе он волочил левую ногу. Старомодная чёрная шапочка прочно сидела на седой голове. Я знал, что последние годы Дед безвылазно сидит дома, полностью передав дела на Узле связи своему сыну, Анатолию Грекову. Робин говорил, что странный сдвиг времени, предсказанный Феликсом и подтверждённый радиопередачей с Сапиены, доконал Деда. Он сидел дома, на высоком волжском
Войдя, Дед взглянул на экран визора (теперь там разъярённая кошка вцепилась когтями в пришельца) и сказал дребезжащим голосом:
— Выключите эту мерзость.
Я кинулся к визору, но Ксения опередила меня. Она переключила программу и остановилась на скрипичном концерте. Хрупкая девочка с тонкими руками играла вещь, которой я не знал.
За ужином говорили мало. Я чувствовал себя стеснённо в присутствии Деда. Разумеется, Робин ничего ему не рассказал о глупостях, которые я натворил, но я не был уверен, не проболталась ли Ксения. Она сидела рядом с Робином, величаво-спокойная, белокурая, статная. Раз или два я встретился с ней взглядом, в её глазах мне почудилось холодное недоумение: «Как же низко ты пал, Улисс…» Я бы предпочёл, чтобы Ксении здесь не было. Трудно справиться с собственным неблагополучием под осуждающими взглядами.
Но ещё хуже чувствовал себя Костя. Он сидел, опустив глаза в тарелку, почти ничего не ел, его большие руки нервно дёргались.
Невесёлый это был ужин.
Послышались торопливые шаги, в гостиную вошёл Леон.
Не знаю, почему этот человек принял во мне такое участие: гонялся за мной по Европе, вызвал на помощь Робина и помог ему доставить нас с Костей сюда, в дом Грековых. Он остался здесь погостить, но я подозревал, что он, не будучи во мне уверен, продолжал выполнять функцию добровольного стража. Мне это не нравилось.
Леон вошёл улыбающийся, с мокрыми волосами и сказал:
— Извините за опоздание.
— Опять купался в холодной воде? — спросил Робин.
— Волга сегодня прелесть. — Леон воздвиг на тарелке гору овощного пудинга и энергично принялся за еду.
Вот в ком были задатки настоящего едока! И уж щёголем он был во всяком случае: чуть ли не каждую неделю менял костюмы. Беззаботный, ничем не занятый. Разъезжает повсюду, впечатлений набирается. Чего ему, собственно, надо, почему он увязался за мной?
Есть не хотелось. Наверное, оттого, что я чувствовал себя стеснённо при Деде. Он неторопливо ел венерианское растительное мясо, облитое розовым соусом, и не обращал на нас с Костей ни малейшего внимания. Как будто нас здесь не было. Отложил вилку, тщательно вытер салфеткой усы. Подозвал Ксению, сказал ей что-то, и она вышла.
Дед принялся ножичком счищать кожуру с апельсина. Вдруг он уставился на меня, негромко спросил:
— Что же будет дальше, молодые люди?
Наивно было думать, будто он ничего не знает. Костя молчал, ещё ниже склонившись над нетронутой тарелкой. Я тоже промолчал, только слегка пожал плечами.
— Вчера тебя вызывал Самарин, — сказал Дед. — Ты изволил лежать в саду, и я решил, что не стоит звать тебя к инфору. Я к тебе обращаюсь, Улисс.
— Я слушаю, Иван Александрович.
— Потрудись хотя бы выразить интерес к тому, что тебе говорят.
— Я слушаю с интересом.
— Допустим. — Дед отпил из стакана витаколу и снова вытер усы. — Правильно я сделал, что не позвал тебя: у вас не получился бы разговор.
— Что же сказал Самарин?