Плёвое дельце на двести баксов
Шрифт:
— Ну все, что ли? — скучным голосом осведомилась Ирина.
— Угу, — буркнул он. — Извини, что так быстро.
— Я, скорее, скажу тебе за это «спасибо». Давай сваливай с меня.
Владимир Евгеньевич, тяжело пыхтя, поднялся и направился к реке — совершать обряд омовения. Ирина последовала вслед за ним с той же целью.
— Тебя как зовут-то, док? — неожиданно спросила она.
— Владимир Евгеньевич, можно просто Владимир.
— Вован, короче. Ну вот что, Вован, — объявила она, выходя из реки, — побаловались, теперь делом
— Каким делом? — насторожился Дерябин.
— Это дело называется убийством, или, по-современному, мочиловом, — назидательно пояснила девушка.
— И кого же ты собираешься убить? — Он попытался придать своему вопросу иронический тон, но уже почему-то нисколько не сомневался: все, что Ирина Долинская рассказывала ему о своих подвигах, — полная правда, а ее намерение совершить убийство — совершенно серьезное.
— Кого? — переспросила она и легонько, как игривая любовница, шлепнула ладошкой по его голой заднице. — Да, в общем-то, без разницы. Можно даже прямо здесь, не отходя от кассы, — добавила Ирина и весело, задорно рассмеялась, доставая из своей сумки «вальтер».
Глава одиннадцатая
Ольга, конечно, приютила и приветила меня, но как-то без особой радости. Впрочем, я понимал ее настроение. Квартира ее напоминала магазин или склад — шла распродажа всего и вся. А потому по жилплощади постоянно шастали разнообразные покупатели.
— Как это копия?! — эмоционально препиралась Ольга с очередным клиентом. — Настоящий Саврасов. Вот у меня и сертификат из художественного салона есть. А сейчас русские художники в моде. За их картины на последнем «Сотбисе» по миллиону долларов давали!
Клиент в ответ на ее слова скептически крутил головой:
— Этот ваш сертификат поддельный, как и сама картина. А тот художественный салон, что сертификат выдавал, давно уже прикрыт, причем именно за мошенничество.
— Отделала одну комнату в русском стиле, — плакалась она мне потом в жилетку, — не одну сотню тысяч баксов вложила. Думала теперь отобью хоть половину. Но самое ценное — картины, буквально все оказались дешевыми копиями. Вся надежда на мебель ручной работы. Она-то уж точно по моему заказу делалась.
— Грубая, аляповатая работа, — чуть позднее оценивал эту ее мебель потенциальный покупатель. — Не краснодеревщик делал, и даже не столяр. Скорее, плотник. Художественной ценности этот гарнитур вообще никакой не представляет. Ценность только хозяйственная — тарелки с кастрюлями туда ставить.
И очередной поток слез вперемежку с бранью моей подруги.
В конце концов стало вполне очевидно, что сейчас, а может быть, и в ближайшие два-три дня Ольге будет не до меня, и надо заняться собственными делами.
А дела мои, надо признаться, были совсем дрянными. Я так думаю, что похуже, чем у Ольги.
Совершенно ясно, что теперь я в официальном розыске. Меня, конечно, и раньше разыскивали в качестве неведомого киллера с видеопленки, но сейчас, после «налета» на дачу Вельтмана, моя персона полностью идентифицирована.
Может быть, олигарх предпочел бы и не обращаться в милицию — он бы с большим удовольствием расправился со мной самолично, тем более что разыскать меня у его службы безопасности возможностей не меньше, чем у ментов. Но прокуратура, в связи с убийством его дочери и вероятной гибели Бориса и его людей (или тяжких телесных повреждений, полученных ими), просто вынуждена будет открыть дело.
И что в такой ситуации предпринять мне? В голову не приходило ничего путного — оставалось просто положиться на судьбу.
А пока я решил частично легализоваться — то есть поставить в известность Толяна, где я нахожусь.
К счастью, я додумался, покидая «кадиллак», прихватить мобильник Бориса и теперь мог без проблем связаться с кем бы то ни было. Хотел приобрести новую сим-карту, но вовремя вспомнил, что нахожусь в розыске. А значит, сыскари обязательно проверят клиентскую базу сотовых операторов на предмет моей личности.
Где-то ближе к вечеру я позвонил Толяну и сообщил, что влип в неприятную историю и, скорее всего, нахожусь в розыске. Предупредил, что, в связи этим происшествием, на него, возможно, выйдут менты, а он в таком разе должен просто делать круглые глаза и неопределенно мычать. Впрочем, мой приятель и вправду ничего толком не знал.
Толян очень обеспокоился и предложил встретиться завтра вечером (поскольку весь этот субботний день он будет занят богоугодными делами) у него дома и все хорошенько обсудить.
На ночь глядя я просительно заглянул Ольге в глаза.
— Не могу, — грустно покачала она головой, сочувственно глядя на меня печальными и прекрасными очами. — Потерпи немного, пока я не приду в норму: у меня сейчас и с физикой, и с психикой нелады. А сейчас ложись на тахту в соседней комнате — я тебе уже там постелила.
Утром, 13 августа, я проснулся, и вдруг перед моим внутренним взором предстали заплаканные глаза Светланы Васильевны Крайновой. И я мысленно стал бить себя в грудь: какой же я подлец — взял деньги у пожилой, находящейся в безысходном горе женщины (у меня сложилось именно такое мнение, пусть Ольга и считала совсем иначе), а думаю только о собственных проблемах!
Я немедленно набрал номер Жунта, назвался вымышленным именем и представился человеком, которому Максим Крайнов, мол, должен кучу бабок, и с ходу предложил урке любые деньги — в разумных пределах, разумеется — за достоверную информацию о местонахождении Макса или же его судьбе.
На самом деле у меня уже не осталось и двухсот баксов, но я решил идти напролом. Главное — получить более-менее точные сведения, а потом я как-нибудь выкручусь. Тем более что подобный опыт, правда очень своеобразный и вряд ли применимый в данном случае, у меня был при контакте с Циклей. Так или иначе жизнь подскажет, что да как.