Плейлист волонтера
Шрифт:
– Штапич, мне нужны четыре мужика.
– Сразу или по очереди?
– Поиск, суицид, лес.
– Ладно, машина-то есть?
– Тебя Волк заберет.
Через полчаса я сижу в машине с угрюмыми типами – Волком, Бобом и Хрупким.
Волк, суровый мужик лет сорока в синем спасательном комбезе с разгрузкой, специализируется на поиске криминальных трупов. Этой ночью он должен возглавить группу, а сама Ляля остается за «штаб» на опушке.
Боб, одетый в дорогую натовскую форму и кожанку, молодой и крепкий, рассказывает
Хрупкий, парень лет тридцати, широколобый, лысый и потрепанный, в кроссовках и легкой куртке, включил музыку в плеере и задумчиво смотрит в окно. Из дешевых наушников слышен Eminem. «Ford Excursion» несется по трассе в снегопад.
«Пропала девушка. 16 лет. Уже была попытка самоубийства, неудачная. Здесь же», – делится подробностями Ляля, стоя по колено в снегу. Мы – напротив заброшенного советского объекта радиосвязи, четырех металлических вышек высотой в пару сотен метров каждая. Летом на натянутых между верхушек канатах прыгали роуп-джамперы, а зимой пробраться к самим вышкам через лес и метровый слой снега было непросто.
Почему девочка решила сигануть с вышек? Наверняка причина, как у всех истинных самоубийц, была достойной. Например, неспособность расстаться с девственностью, буллинг в школе или еще что-то такое, что запрещает очень простую вещь – быть как все, или чуть менее обычную вещь – быть собой, что в принципе то же самое, что и «как все» для подростков.
После короткой рекогносцировки на местности мы понимаем, что если прыжок состоялся, то тело точно ушло в сугроб и, больше того, уже присыпано как следует свежим снегопадом – и его можно попросту не заметить при осмотре.
Но у потенциально мертвой девушки работал телефон (собственно, через благоразумно установленное после первой попытки суицида приложение слежки ее и обнаружили, хотя девайс указывал очень неточно). Оттого метод поиска выбран неординарный. Вместо того чтобы собрать пару десятков людей и прощупать весь снег под вышками (чего требует элементарная логика), Ляля дает команду каждому встать под своей вышкой. Когда все займут позиции, Ляля наберет ее номер телефона, кто-нибудь услышит звонок, и мы – вуаля – получим свежий девичий труп в свои руки. Стоит отметить, что между вышками метров 300–400, поэтому товарищей почти не видно и не слышно: переговоры только по рации.
Через час мы, по уши в снегу, бредем – каждый к своей вышке. Ближайшую к дороге занимает Хрупкий. Я встаю у следующей и жду, когда Боб и Волк дойдут до своих позиций.
Громадина из стали, невесть для чего установленная вояками, вызывает трепет. Ванты, уходящие наверх, куда-то во тьму, потрескивают – то ли от морозца, то ли от того, что их долго никто не подтягивал. Какое-то время вдали мелькает фонарь Хрупкого, но вскоре исчезает совсем. Я тоже гашу свой фонарь – чтобы сэкономить заряд аккумулятора.
«А что, если телефон зазвонит под моей вышкой? Надо же пойти посмотреть, там она или нет… А если она еще живая?..» Прихожу к выводу, что лучше бы ничего не звонило, а если бы и зазвонило, то уж лучше труп, чем живая, переломанная
«Внимание! Тишина в эфире, через минуту будет звонок. Слушайте», – предупреждает Волк по рации.
Секунды текут медленно. Очень медленно. Мне надоело ждать – и я иду вытаптывать снег под вышкой, надеясь найти ее хоть так. В моем случае действие – некая победа над страхом. Волк снова выходит на связь, опрашивает всех – слышали что-нибудь или нет, и, убедившись, что никто ничего не слышал, назначает второй звонок. Потом третий. Я вытоптал уже радиус метров в 5, но с такой высоты, как мне представляется, можно было улететь гораздо дальше, поэтому я продолжаю топтать. В эфире снова появляется Волк:
– Волк Штапичу.
– Штапич в канале.
– Там Хрупкий не откликается ни в рации, ни на телефон, сходи проверь его.
Я иду к Хрупкому, но… у его вышки никого нет. Просто никого вокруг. Тут мне становится по-настоящему страшно. Врубаю фонарь на полную, на все 750 люмен, и осматриваюсь. «Эй», – откуда-то сверху слышу голос. Хрупкий сидит на дереве метрах в четырех от земли.
– Ты че там делаешь?
– Страшно пиздец.
– Че на связь не выходишь?
– Рацию уронил.
– Слезай, блять.
Одним прыжком, как та самоубийца, Хрупкий падает в сугроб, откапывает рацию и закуривает.
– Поехали ко мне после поиска.
– Зачем?
– Травка есть. Не всю тут выкурил.
Причина лютого страха Хрупкого становится понятной. Меня тоже пробирает на панику после травки. Однажды я даже выскочил из такси на ходу – так было страшно. «Поехали».
Через полтора часа Волк высадил нас на Таганке. Мы купили по паре банок пива и пошли дуть. Вернее, Хрупкий пошел догоняться, а я – так, пригубить. В холостяцкую берлогу Хрупкого пришла и Ляля – как оказалось, она жила в соседнем доме и они частенько пыхали вместе.
Длинный вдох, задержка дыхания. Так по кругу три-четыре раза. Дело сделано. «Чет не приходит» – верный знак того, что оно уже нагрянуло.
По укурке я становлюсь очень болтлив. Это выглядит даже не как человек с некими мыслями и страхами, а как радио, вещающее страх через двуногое существо. Хрупкий врубил Eminema и сел рубиться в CS. Ляля расплылась по дивану и пялилась в никуда. Гармония была достигнута.
– А я как пропаду? Молодой. Двое детей. Проблемы с работой. Все время слушает Агату Кристи. С утра встает и думает – какой же пиздец, и церковь эта, с мощами. А там мощи… зовут, как мою бывшую жену.
– Ты бухаешь, дуешь. Тебя или убьют, или травма, если пропадешь. Скорее ебнут по пьяни, – предсказала Ляля.
– А кто убьет, кто?
– Хачи какие-нибудь.
Хрупкий выключил игру и врубил карту поиска.
– Ляль, а какого хуя четыре?
Ляля начала стекаться, как терминатор Т-1000, в обычную свою форму.
– Какого хуя четыре что?
– Тут шесть вышек.
– Ебтвоюмать.
Ляля принялась звонить кому-то из отряда. Хрупкий рвался на поиск, но уснул в прихожей. Я оставался в режиме радио.