Плохая дочь
Шрифт:
– Мам, тебе хватает денег? – спросила как-то я.
– Я же всегда отвечаю! – обиделась мама.
Отчего-то она решила, что я ни при чем, а Сбербанк – молодец. И с ним ей понравилось общаться. Деньги присылает регулярно, на письма не отвечает. Значит, все хорошо. Сбербанк ничего не говорил про нецелевое расходование средств, когда она на всю сумму накупала подарков для внуков, и не кричал, что не надо этого делать. Не ругался и не призывал прекратить транжирить деньги бог знает на что. Молчал в ответ, что для мамы означало полное одобрение ее трат.
Я боюсь звонков от мамы и вздрагиваю от каждого полученного сообщения. Хотя звонит она мне редко, отчего-то считая, что это моя обязанность.
– Мам, ну ты же не барышня, которая не может первой позвонить
– Я не хочу тебя отрывать, – немедленно обижается мама, припоминая, что я не звонила ей уже сутки.
– Господи, да лучше оторви меня, чем я потом буду за сердце хвататься!
Если я звоню маме, то никогда не знаю, кто мне ответит. Она может нажать случайно кнопку громкой связи, и я буду слушать онлайн-трансляцию. Вот позвонила один раз. Мама, видимо, нажала не туда, и я услышала в трубке:
– Пока, ребят. Заходите, если что.
Какие ребята? Почему они должны зайти к пенсионерке, если что? Конечно, я начала беспокоиться.
– Мама! Мама! Кто у тебя там? – орала я.
– Ой, это ты? А я думаю, почему у меня телефон орет? – удивилась мама. – Что ты опять такая нервная? Как ни позвонишь, все время в истерике!
– Мам, кто у тебя только что был? – спросила я, заикаясь, представляя себе всех мошенников мира, вместе взятых.
– Мосгаз, – ответила мама.
Я слишком много смотрю сериалов. И сериал про Мосгаз тоже смотрела. Наверное, в моей голове замкнулись не те контакты, и я стала орать про соблюдение элементарных норм безопасности.
– Да утечка газа была, – ответила мама, – воняло на весь подъезд. Вот ходят ребята и проверяют по всем квартирам. Конечно, я попросила предъявить удостоверение.
– А зачем ты им сказала: «Заходите, если что»?
– Ну вдруг я газ забуду выключить?
– У тебя плита электрическая! Какой газ? У вас во всем доме плиты электрические!
– Да? – удивилась мама. – А кто это тогда был? Такие приятные парни, вежливые.
Но когда по квартирам ходил самый настоящий участковый, с самым настоящим удостоверением, и спрашивал про соседа – того разыскивали по какому-то делу финансовому, не могли дозвониться, – мама вдруг решила не вступать в разговор с представителем органов. Мало того, что ему не открыла, так через дверь еще и лекцию прочитала о том, что думает о тех, кто ходит по квартирам и собирает сведения о соседях. Кажется, выдала историческую справку про доносы и репрессии. Успела дойти до 37-го года. Вернулась в современность, упомянув сфабрикованные дела, коррупцию во власти. Тот участковый приходил к маме еще дважды, и дважды она объявляла, что без ордера его на порог не пустит. Но то ли участковый пытался оценить степень сумасшествия гражданки и стоит ли вызывать карательную медицину времен советской власти, о которой мама тоже прочитала отдельную лекцию, то ли просто ему было интересно… Все-таки у мамы высшее юридическое образование, много лет проработала адвокатом, так что она легко оперировала профессиональной лексикой. Я склоняюсь к тому, что участковому было интересно – мама блестящая рассказчица и прирожденный лектор.
Когда участковый вернулся к поводу для визита и спросил, как давно мама видела соседа снизу, моя родительница сообщила, что сто лет не видела. И вообще с ним не знакома. Сидит, мол, дома, на улицу выходит редко. Соседка справа – вот та точно умерла. А соседа слева родственники из квартиры выжили, сволочи. Вот о них она много может рассказать. О соседе снизу ничего не знает.
Этот сосед, кстати, мою маму обожает. Иногда приносит ей сигареты и бутылку вина. Без всякой просьбы может появиться с картошкой, луком и другими тяжелыми продуктами.
– Мам, а если он и вправду совершил преступление? – спросила я.
– Нет, он не мог. В последний раз привез мне с собственной дачи два ведра яблок.
– Мам, маньяки и убийцы тоже могут яблоки привозить и быть крайне приятными людьми.
– Ты мне будешь рассказывать? А то я маньяков и убийц не видела! Ха!
Да, видела. После института
Впрочем, я считаю, что мне еще повезло с мамой. Вот ее лучшая институтская подруга, тетя Света, работала в детской комнате милиции. И на учете состояли оба ее сына. По месту жительства, так сказать. Я в детстве жила у них в семье. Слава богу, что недолго, а то тетя Света и меня поставила бы на учет к себе в комнату. Ребята, кстати, нормальные парни, всерьез рассказывали мне о том, что мать их точно в колонию отправит. Даже глазом не моргнет. Тетя Света считала, что я стану проституткой и она должна это предотвратить. Мне тогда было лет десять, и я слова-то такого не знала. Но на всякий случай даже дышала через раз в присутствии тети Светы. Ее сыновья меня просветили, рассказав, кто такие проститутки, и я вообще дышать переставала, едва видела тетю Свету. К счастью, мамина подруга решила снять с себя ответственность за мое будущее и срочно вызвала маму из командировки – я очевидным образом страдала астмой, похудела, позеленела, ходила с синими кругами под глазами, потому что мне снились кошмары. Но не только тетя Света была в этом виновата. Ее сыновья тайком показали мне фильм про Фредди Крюгера и пугали по вечерам, намазывая на лицо томатную пасту и налепив на пальцы когти, вырезанные из пластмассы. Я боялась глаза закрыть. Тетя Света понимала, что такими темпами ее подопечная скоро концы отдаст и она точно не успеет поставить меня на учет в детскую комнату. Поэтому сдала меня обратно. Мама, проведя со мной сутки, за которые я успела несколько раз перестать дышать, шарахнуться от собственной тени и проорать всю ночь, отправила меня к бабушке – на излечение.
Уже став взрослой, я спросила маму, почему она тогда не придушила собственными руками тетю Свету, которая довела меня до такого состояния. И продолжала с ней дружить долгие годы. Мама удивилась и ответила:
– Она хотела как лучше. И не тебе ее судить. Она одна с двумя детьми, без мужа, да еще на такой работе. Тетя Света работала как проклятая всю жизнь, без выходных и проходных. Мы все тогда тяжело жили, но Светка жилы рвала, чтобы парней прокормить. И, кстати, она настоящая, честная, и на работе на нее молились – за своих ребят, тех, кто на учете стоял в детской комнате, могла голову отгрызть. Многих от колонии спасла. Да что там – и кормила, и рубашки им стирала, как родным.
Старший сын тети Светы все же попал сначала в колонию, а потом на зону за кражу шоколадных батончиков. Он даже не воровал: старшие ребята, обносившие магазин, попросили постоять на стреме. За службу расплатились батончиками. Поймали только его, с вещественным доказательством – целой коробкой. И тетя Света тогда не включила связи, не пыталась договориться, ничем не помогла сыну. Виноват – надо отвечать. А младший сбежал в другой город. Тетя Света о нем ничего не знала, да и не хотела знать, приравняв побег сына за лучшей или просто другой жизнью к предательству.
– Мам, почему тетя Света так поступила? Разве она не должна была защищать сына всеми способами? Ведь у нее были возможности! И почему не стала искать младшего? Ведь легко могла узнать, где он! – спросила я.
Мама не ответила.
Я все-таки думаю, что дело тут в особенностях поколения послевоенных детей, родившихся в конце сороковых годов прошлого века. Не знавших отцов, рано потерявших матерей. Выживавших, вечно голодных, очерствевших. Мама, например, мечтала вернуться в интернат, где провела год, – бабушка уезжала на заработки и не могла взять с собой дочь. Мама рассказывала, что только там она начала наедаться. Там у нее появились первое платье и первые чулки, пусть и казенные. В интернате ей нравилось, потому что всегда была еда. Баланда, невкусно, но регулярно: три раза в день.