Плохая кровь
Шрифт:
– Да... Думаю, ты прав. – Он положил вишню на язык, оборвал черешок и стал катать ее во рту.
– Но тебя волнует Рэйко, – продолжал Масиро. – Ты хотел бы взять твою женщину с собой в Японию.
Нагаи кивнул. Масиро очень хорошо его знал.
– Восстановить честь, жить в Японии с Рэйко, с моими детьми... Это было бы раем. – Все это начинало уже походить на мечты идиота.
Масиро покачал головой.
– Рая на земле не бывает. Только борьба.
– Но победа – это рай.
Масиро нахмурился и склонил голову, раздумывая над сказанным.
– Да... пожалуй, так.
Нагаи взял по вишне в каждую руку и кинул их в самурая. Тот клинком прочертил отрывистую
– А ты, Масиро? Ты бы хотел вернуться в Японию?
– Если ты захочешь, я вернусь.
Нагаи усмехнулся.
– Но сам-то ты не рвешься.
Масиро покачал головой.
– Нет. Здесь мне лучше. Там, в Японии, меня ищут. Если я вернусь, опять буду в бегах, как загнанный зверь. – Он поднял глаза на доспех, что висел на стене. – Мне бы не хотелось повторить судьбу Ямаситы.
Нагаи глянул на узор старинного доспеха – крохотные тусклые пластинки меди, тесно скрепленные друг с другом темно-зелеными, коричневыми, черными кожаными ремешками. Он знал историю предка Масиро, носившего этот щит, – Ямаситы, внебрачного сына самого знаменитого самурая Японии Мусаши Миямото; так, во всяком случае, утверждал Масиро. Ведь у Мусаши вроде бы не было детей. Масиро рассказывал, что Нагаи, господин Ямаситы, был убит в бою и все его самураи волей-неволей сделались ронинами, бродячими воинами, и оказались вынуждены беспрерывно скитаться и мародерствовать, поскольку лишились своего господина. Несмотря на славу искусного фехтовальщика, Ямасита погиб как мужик, – его подло убили из мести. Ему сзади перерубили шею, пока он забавлялся с какой-то деревенской бабой. Его убийцей был ниндзя, которого нанял китаец, торговец шелком, проигравший Ямасите в кости любимую лошадь. Бесчестно убивать мужчину, когда он занимается любовью, но это, по словам Масиро, любимая тактика ниндзя. Нагаи спросил себя, не сочтет ли Масиро и его ронином, если он предаст Хамабути ради Д'Урсо. Дозволено ли самураю менять господина?
Нагаи взял еще две вишни и швырнул их в Масиро с одной и с другой стороны. Самурай выхватил оба меча, длинный и короткий, и раскинул руки, как хищная птица крылья. Он стремительно двинулся вправо, затем влево. Катана разрубил одну из вишен, но вакидзаси только задел другую плашмя, отшвырнув ее в дальний конец склада, на груду коробок. Масиро нахмурился и проворчал что-то про себя.
Нагаи положил в рот еще вишню.
– Скажи-ка мне одну вещь, – приступил он к делу. – Что ты думаешь о Д'Урсо? Только говори правду.
Масиро поднял бровь.
– Что ты имеешь в виду?
– Могу ли я доверять ему?
– Ты ведь доверял ему до сих пор.
– Так.
Масиро положил обе ладони на рукоятку длинного меча.
– Что-то беспокоит тебя. Что именно? Что сделал Д'Урсо?
Нагаи почти уже решился все рассказать, но внезапно передумал.
– Ничего особенного он не сделал. Просто иногда у меня возникает дурное предчувствие. Мне все время хочется знать, что же он думает на самом деле. На поверхности все гладко, но в глубине таится что-то скверное, особенно когда Франчоне отирается рядом. Чувствую я: что-то здесь не так.
Масиро почесал в затылке.
– Я плохо разбираюсь в чувствах. Я привык действовать. – Нагаи знал, что он скажет что-нибудь в этом роде. Много от тебя проку, голубчик.
– У меня такое впечатление, будто Д'Урсо что-то задумал, и это может повредить нашим отношениям с мафией. Такого допустить нельзя.
Масиро пожал плечами.
– Какая разница, кому продавать рабов?
– Хамабути
– Война идет всегда и всюду. После какой войны?
– Той, которую мы проиграли. – Ну и умник. Интересно, твой предок так же разговаривал со своим господином? – Хамабути предупредил меня. Если наши отношения с семьей Антонелли будут нарушены, виноват буду я. Так именно он и сказал. Он потеряет на этом кучу денег. – Тут Нагаи поднял руку и растопырил пальцы, показывая Масиро два своих обрубка. – Очередного пальца ему будет маловато, если эта сделка лопнет. Я уже и так здесь в изгнании. Единственная кара, какая еще осталась...
– Смерть. – Масиро, как лошадь, закивал головой. Так на чьей же, черт побери, он стороне?
Тут самурай преклонил колени и отвесил господину поклон.
– Я не покину тебя, что бы ни случилось. Даю слово.
Нагаи устало улыбнулся. Масиро – хороший парень, и к тему же крутой. Но как ни говори, он все же только один. И смогут ли ребята из мафии Д'Урсо на самом деле оградить его, Нагаи, от мести Хамабути? Нет, если все они такие, как этот шут Франчоне.
– У Хамабути здесь много людей, чтобы присматривать за нами, – сказал он. – С нами работают шестьдесят, но я знаю, что их гораздо больше. Да и те, кто по видимости получают приказания от нас, на самом деле подчиняются Хамабути. Я это знаю. Меня окружают убийцы. – Нагаи сунул еще одну вишню в рот, но немедленно сплюнул. Какого черта он ест эту пакость?
Масиро встал и кивнул на плошку с вишнями. Он что, оглох, черт проклятый? Нагаи с отвращением захватил полную горсть вишен и швырнул их все в Масиро.
Тот выхватил оба меча. Сверкание стали скрыло его зловещим туманом. Черт, он режет не хуже мясорубки, и неоново-красные клочья разлетаются в разные стороны. Последняя вишня пришлась на короткий меч. Половинка взмыла прямо к потолку. Масиро поймал ее, подставив клинок.
– Никаких неприятностей не будет – ни с Д'Урсо, ни с Хамабути. Ты будешь счастлив. Я позабочусь об этом. Пожалуйста, не волнуйся. – Он забросил вишню с меча себе в рот, с улыбкой поклонился и принялся жевать.
Нагаи тоже выдавил улыбку. Может быть, ему удастся переметнуться и остаться в живых. Может быть, Масиро один стоит целой армии. Мусаши Миямото, судя по всему, стоил. Если Масиро сможет сохранить ему жизнь до тех пор, пока они с Д'Урсо не укрепятся окончательно, дело, возможно, выгорит. Надежда есть. Нагаи взял еще вишню из плошки и положил ее в рот. В жизни все может обернуться в лучшему.
Глава 8
Было уже почти семь часов, когда пригородный поезд из Международного торгового центра прибыл, громыхая, на станцию Хобокен. Вагон, в котором ехал Тоцци, был битком набит. Масса портфелей из воловьей кожи, плащей от Барберри, очков в черепаховой оправе, ног, затянутых в колготки, втиснутых в белые кроссовки «Рибок», – и все это срывается с места и выходит именно на этой станции. Продвигаясь к турникету в густой толпе, Тоцци спрашивал себя, в самом ли деле Хобокен именно то, что ему нужно. Вместе со всей лавиной он поднялся наверх и пересек широкую булыжную мостовую. Оказавшись на другой стороне, он вдруг увидел свое отражение в витрине какого-то бара. Светло-серый костюм и черные итальянские мокасины казались слишком новыми, существовали как бы отдельно от него. Тоцци долго разглядывал себя и остался недоволен увиденным. Он ничем не выделялся из толпы. Возможно, это место все же как раз для него.