Плохая мать
Шрифт:
Хватит быть тряпкой! Хватит терпеть! Ты заслуживаешь шанс быть счастливой. Заслуживаешь нормальную спокойную жизнь! Не вздрагивать от шагов мужа, не прятать еду и телефон, когда он входит в комнату. Почувствовать, каково не оглядываться, дышать полной грудью.
Но для этого надо вырваться из квартиры.
Кулаками молочу Олега по плечам, по груди. В своём воображении я — таран, способный снести с дороги любую помеху. Но реальность показывает ухмыляющееся лицо. Я слабая женщина. Слабая не только духовно, но и физически. Олегу ничего не стоит
Я рычу от ярости, от бессилия, поднимаюсь на ноги, разгоняюсь и бросаюсь вперёд. Снова и снова. Сумка, в которую я сложила необходимое, отлетает в сторону. Я слышу треск ткани и краем глаза замечаю оторванный ремешок. Ваня со слезами хватает рюкзак и убегает с ним в детскую — думает, что, если спрячет сумку, мама останется.
Но мама уйти обязана. Для его и своего же блага. И обязана уйти прямо сейчас, потому что ждать до утра опасно: за ночь Олег придумает, как заморочить мне голову.
— Мне позвонить твоей маме? — спрашивает Олег и берёт с полки трубку домашнего телефона. Знает, скотина, что я не люблю выносить сор из избы. До сих пор пекусь о здоровье матери, о её давлении.
Но с чего Олегу волноваться о самочувствии тёщи?
— Позвонить ей? Попросить приехать и утихомирить тебя? Рассказать, как ты орёшь на весь дом? Стены тонкие — соседи всё слышат. Добьёшься, что они настучат в милицию или в органы опеки. Хочешь, чтобы у нас забрали ребёнка?
Я смеюсь. И как только ему удаётся так виртуозно нащупывать болевые точки? Но в этот раз обычные уловки не действуют, а потому:
— Прочь с дороги!
Ухмылка на лице Олега сменяется растерянностью, но муж быстро возвращает самообладание.
— Ты не оставляешь мне выбора, — говорит он и делает вид, будто набирает номер. А может, и правда набирает. — Ты сведёшь мать в могилу. И будешь горько плакать. Вот увидишь.
Я качаю головой. Поскуда! Каким надо быть уродом, чтобы шантажировать жену здоровьем матери?
— Позвонишь ей — я тебя никогда не прощу!
Боже, я бы растерзала ублюдка голыми руками, но не могу. Олег сильнее. Он, чёрт побери, сильнее! И что с этим делать?
— Тогда успокойся, переоденься. Пойдём на кухню, выпьем кофе, поговорим. Расскажешь, что тебя не устраивает в наших отношениях. Всё же было хорошо. Почему ты зацикливаешься на плохом?
Я мечтаю чем-нибудь в него швырнуть. Зацикливаюсь на плохом? Срываю с крючка складной зонт и с превеликим удовольствием бросаю в Олега.
— Отойди. Ты не имеешь права удерживать меня здесь. Не имеешь права!
— А ты имеешь право вести себя как припадочная? Всё, звоню твоей маме. Здравствуйте, ваша дочь… она в невменяемом состоянии и рвётся на улицу. Конечно, я боюсь отпускать её одну. Конечно, это опасно: она же себя не контролирует. Сейчас дам ей трубку.
Я смотрю на телефон, на светящееся оранжевое табло, слышу тихий обеспокоенный голос, повторяющий моё имя: «Наташа? Наташа?» — и понимаю как никогда отчётливо, ясно: конец, это конец моей семейной жизни. Они все — все! — мне противны.
К чёрту!
Назад пути нет.
Я беру трубку, но не подношу к уху. Наблюдаю, как Олег наклоняется, чтобы поднять запущенный в него зонт и вернуть на место. Его внимание отвлечено. Шанс! Двух спасительных секунд хватает, чтобы рвануть в спальню и запереться. При желании замок легко открывается со стороны коридора, как и все проклятые замки в этой квартире, но теперь в запасе у меня ещё немного времени. И я бегу на лоджию, застеклить которую мы, хвала богам, не успели. Перелезаю через ограждение — недавно окрашенную металлическую решётку. Сквозь балконную дверь вижу, как Олег врывается в комнату, его лицо, перекошенное сначала от злости, а потом — от ужаса.
Я знаю, о чём он думает, замечая меня снаружи, по ту сторону перил. Девятый этаж, внизу парковка, чуть дальше детская площадка — сломанные качели, занесенная снегом крыша песочницы. Тридцать метров, но мне не страшно. Плевать, даже если сорвусь, рухну на размеченный асфальт.
Плевать! Совершенно!
Зимний ветер треплет шерстяную тунику, продувает насквозь, пальцы примерзают к яркому синему ограждению.
Олег в дверях боится пошевелиться. Я усмехаюсь и через стекло показываю ему неприличный жест, затем осторожно перебираю ногами — двигаюсь к краю перил.
На соседнем балконе курит мужик в бейсболке — как будто та способна защитить от холода. Замечая меня, незнакомец забывает о сигарете и столбенеет. От изумления его глаза вот-вот вылезут из орбит и — о, Господи! — это он, тот самый хозяин джипа, любитель дурацких шапок.
— Помоги! — требую я, подбираясь к кирпичной перегородке, разделяющей наши квартиры.
Мужчина вздрагивает, роняет сигарету и провожает её испуганным взглядом — похоже, представляет меня на месте несчастной.
Меня колотит со страшной силой: в крови чистый адреналин. Сегодня я свалю от муженька, чего бы это ни стоило. Свалю или сдохну. К чёрту такую жизнь!
Шокированный сосед отмирает и бросается на помощь. Как же я благодарна, когда он вжимается грудью в стену и протягивает мне руку. Чужие пальцы крепко обхватывают предплечье — сомнительная защита, скорее, иллюзия, чем реальная подстраховка, и я остро понимаю: не хочу умирать. Нет-нет! Собственная судьба мне небезразлична.
— Бля-я-я, — выдыхает мужчина, коротко, красочно матерится.
На миг сердце замирает. Самое сложное — преодолеть выступающий торец кирпичной перегородки. Главное, не смотреть вниз.
Только не смотреть вниз!
Левой рукой я отчаянно держусь за ограждение, правой — за край стены. Вытягиваю ногу, пытаюсь нащупать между прутьями перил пол чужого балкона, найти опору. Ветер воет, мечтает меня скинуть. По ушам бьёт скрип распахивающейся двери: Олег всё-таки врывается на лоджию, но я почти у цели. Двойник Билла Пуллмана хватает меня за кофту между лопатками.
— Давай, немного осталось. Вот же...
Судорожный всхлип — и я, дрожащая, оказываюсь в его объятиях.