Плохие девочки не плачут. Книга 3
Шрифт:
Девушка бросилась вон из комнаты, а юноша выждал и спокойно двинулся следом. Не торопился, лишь давил морально. Загонял в ловушку, успешно сражаясь с искушением совершить что-нибудь гораздо большее. Действительно ужасное.
— Быстрее, любовь моя, — произнес нараспев, остановился у лестницы и оперся о перила.
Сильвия бежала по ступенькам, достигла середины, обернулась…
Алекс не заметил, как она споткнулась, вроде просто вздрогнула. Утратила равновесие и упала, покатилась вниз. Когда он подоспел,
Авто, бесконечная дорога, стены госпиталя.
Этого он не хотел. Это не должно было случиться.
— Ребенок не твой, — сухо произнес Вальтер. — Я заказал тест, удостовериться…
— Знаю, — прервал грубо.
Внук и дед опять друг против друга. Фон Вейганд сидит в коридоре больницы, уронив голову на руки. Валленберг стоит рядом, нависает будто скала.
— Тогда в чем проблема? — поинтересовался холодно.
— Издеваешься? — непроизвольно вырвалось у Алекса.
— Она шлюха и дрянь, патологическая лгунья. Уже наплела мне, будто ты столкнул ее с лестницы, угрожала судом, пробовала вызвать адвоката.
— А ты?
— А я посоветовал закрыть поганый рот. Разводу в нашей семье не бывать, тем более, не будет судебных разбирательств.
— Она подаст на развод.
— Вряд ли, ведь я пояснил ей все об условиях завещания, — ухмыльнулся дед. — Она хочет денег, поэтому поменяет тактику. Жадность побеждает страх.
— Сильвию пришлось оперировать, она больше не сможет родить, — внук тихо повторил слова лечащего врача.
— И что? — хмыкнул надменно. — Не твоя вина.
— Если бы я не пошел следом…
— Если бы она не оказалась дешевой подстилкой! — картинно вздохнул.
— Я виноват.
— Ну, да, — искренне рассмеялся. — Стоило возрадоваться ее ублюдку, приютить и воспитать в полном достатке.
Здесь Алекс сорвался. Вскочил и схватил Вальтера за грудки.
— Ты отвратителен, — голос сочился презрением. — Меня тошнит от тебя.
— Честно? — улыбка не сходила с губ. — Понимаю, почему бесишься.
Он отстранил внука, продолжил речь, не сводя пристального взгляда:
— Ты не чувствуешь себя несчастным. Ты не оскорблен, не унижен, совсем не страдаешь угрызениями совести. Пытаешь изобразить хорошего парня, копируешь отца, только не получается, — сделал паузу и буквально выплюнул: — Тебе плевать. На эту шлюху, на ее выкидыш и вырезанную матку. Абсолютно наплевать.
Алекс впервые не нашелся с ответом.
— Ты точно такой же, как я. И сейчас ничего не чувствуешь. Ни-че-го…
Время истекает.
Жмурюсь, ослепленная белым, выныриваю на поверхность. Тщетно стараюсь выровнять сбившееся дыхание, урезонить неровное биение сердца.
— Дед прав, — говорит фон Вейганд. — Я действительно ничего не чувствовал.
Подхожу
— Или чувствовал слишком много, — осторожно поправляю.
Он распахивает полы моей куртку, неторопливо приподнимает ткань теплого свитера, трется щекой о голый живот.
— Лечение не помогло, организм не ответил на препараты, — будоражит мягким поцелуем, заключает: — У нас никогда не будет детей, понимаешь?
— Да, — звучит уверенно.
— Не понимаешь, — отстраняется, пленяет мой взор в горящем капкане. — Не слушаешь.
— Слушаю.
— Я же не отпущу.
— Нашел чем пугать, — улыбаюсь: — Всегда оставайся рядом.
— Мне не знакома вина. У меня не бывает угрызений совести.
— Намекаешь на то, что психопат?
Отступать поздно. Куда тут денешься с подводной лодки, эм, с колеса обозрения.
— Уговорил, давай проверим, — заявляю с неподдельным воодушевлением. — Подсветим мозг на МРТ, опять заставим исповедоваться. Если паралимбические отделы и миндалевидное тело не участвуют, то у меня реально плохие новости.
В черных глазах вспыхивают озорные искры.
— Уже? — изумлению нет предела.
— Чепуха, — фон Вейганд пренебрежительно кривится.
— Потому что тест признал тебя нормальным? — уточняю несмело.
— Потому что чепуха, — произносит мрачно.
Ослабляет галстук, расстегивает верхнюю пуговицу, достает цепочку.
— Видишь?
В его пальцах поблескивает миниатюрное серебряное кольцо, которое давно не дает покоя моей буйной фантазии.
— Зачем ношу это? — ровный тон срывается на хрип, обращается в хищный рык: — Чтобы помнить о разнице. Между моей истинной реакций и той, которая считается нормальной.
Вкладывает скромное украшение в мою ладонь, заставляет сжать кулак. Стискивает до боли, так крепко, что металл безжалостно вгрызается в кожу.
— Это кольцо дала мне мать, перед рейсом, как талисман, — шепчет фон Вейганд. — Не верю в талисманы, взял, чтобы ей сделать приятно. Когда вернулся домой, мы поссорились. Был жуткий скандал. Я сказал родителям много обидных слов. Отец ушел, не стал продолжать, а мать… В общем, не важно. Пришлось им поехать на местный праздник вдвоем, без меня.
Отпускает мою руку, отводит взгляд, еле слышно произносит:
— Тогда я не знал, что это наша последняя встреча. Что они погибнут в автокатастрофе.
Боже.
Мысленный щелчок ощутим физически. Цепь замыкается.
— В автокатастрофе? — слетает с губ против воли.
— В настоящей, — и прежде чем успеваю вымолвить хоть слово, напоминает: — Никаких расследований.
Оставшиеся минуты проходят в молчании.
Странное дело, говорить не хочется. Хотелось бы выключить мозг. Только не получается.