Плохие кошки
Шрифт:
— Да как я запишу?! Услышать — могу, объяснить могу, а записать — профи нужен. И аппаратура у вас. Дадите?
— Нет у нас такой богатой аппаратуры, — пустил дым звукорежиссер. — Я только одного знаю, у кого она есть, да только он даже смотреть на нее никому не дает, а не то что с собой унести. И я бы не дал. Это его хлеб, так что, если хочешь, я вас свяжу, а ты сам договаривайся.
— Давай, — нехотя согласился Нико. — Что вы за люди такие — жопу с места не оторвете, никакой страсти нет! Разве не интересно задачу выполнить?!
— Да пошел ты, — беззлобно отмахнулся
— Если бы я помнил, — резко поднял глаза Нико. — Я же ничего не помню. Только кота. И то непонятно, почему.
Звукорежиссер смущенно прокашлялся и повернул кресло к пульту.
— …И когда герой оглядывается, он видит темный дом, а на пороге стоит кот. Ночь, осенняя ночь, ранняя осень такая, знаете? Еще почти лето. И кот стоит молча на пороге, и герою становится страшно. Ну, я не уверен, что именно страшно, но зрителю точно становится ясно, что домой он больше не зайдет.
Ловец слушал, внимательно глядя на Нико, время от времени поскребывал руки ногтями и снова сцеплял их.
— У меня такого нет, — просто сказал он. — Но могу сделать. Правда — не быстро.
Не веря своему счастью, Нико спросил, заикаясь:
— А сколько… денег это будет стоить? И… простите, что так прямо, но бюджет, сами понимаете, дебютный фильм, и по времени все-таки примерно сколько?
Ловец продолжал смотреть внимательно, Нико совсем смешался — все, сейчас откажет.
— Бесплатно.
— Ка… как бесплатно? — выпучил глаза Нико.
— Только про время не спрашивай. У меня такого нет в моей коллекции. Самому интересно, что получится.
Нико открыл рот, пытаясь вытащить из бури в голове правильный ответ.
— Конечно, — смирно сказал он наконец. — Конечно, я как-нибудь время потяну. Только кадры, понимаете, будут ложиться на звук, и…
— А вот это правильно, — веско произнес Ловец. — Звук — важнее. Вы — один из немногих, кто это понимает.
Он поднялся, собираясь уходить, и спохватился напоследок:
— А кот — какой должен быть?
— Трехцветный, — удивившись, ответил Нико. — Если это важно — мальчик. Самец то есть. А где вы будете писать?
— Поищу в округе, — туманно сказал Ловец и исчез в проеме.
— Вот чем гений отличается от ремесленника, — твердил Нико, перебирая диски с набросками к фильму. — Ты бы пошел дальше города?
— Да я бы дальше своей студии носа никуда не высунул, — зевнул звукорежиссер. — У меня пожар был недавно, и мне за счастье, что детей спасли, а жена от ужаса выздоровела. Седую прядь видишь? От дома рожки да ножки остались, а ты нашел, о чем горевать. Вот мне просто делать нечего — ваши задачи решать. Мне бы добраться до тахты теткиной и туда рухнуть, а еще лучше — с ребятами посидеть попеть за кувшином.
— А он пошел и нашел, — продолжал Нико. — Удивительный мужик. Две недели ходил. Хотя, мне кажется, он вообще всю округу обойдет с закрытыми глазами и не споткнется. А с собой ходить не разрешает. Как же он будет записывать один?
— Вот ты фраер, что там записывать — не симфонический же оркестр! Ты, главное, не парься, — хлопнул его по плечу звукорежиссер и потянулся. — Через полчаса уходить, счастье-то какое!
Ловец огляделся — на поросшей папоротниками сельской дороге не было ни души.
Дом не выглядел хуже, чем остальные деревенские халупы, стоящие в растрепанной, начинающей желтеть зелени поодаль, все, как один, из серого камня, с необработанными фасадами, с подслеповатыми окошками, с примыкающими косыми сарайчиками.
Началась настоящая осень, и воздух становился стеклянным, пустым, звуки словно наблюдали за подстерегающим их человеком.
Ловец не включал аппаратуру, ждал чего-то. Рассохшееся бревно, на котором он устроился, постепенно остывало, и только очень чуткое ухо слышало его набухание вечерней сыростью.
Так прошел час. Ночь опустилась почти мгновенно — однако человек не смотрел, он слушал. Внезапно что-то привлекло его внимание со стороны дома — и он увидел на пороге кота.
Насторожившись, Ловец чуть уловимым движением отжал кнопку, поправил наушники и снова застыл в каменной неподвижности.
Кот стоял, глядя в сторону человека, трехцветный — бело-черный с рыжими пятнами, не слишком большой, поджарый, его глаза, как положено кошачьим глазам в темноте, посверкивали зеленым.
Звук шел сначала еле различимый — монотонный, как сигнализация, пульсирующий, тревожный, но не нападающий. Кот не двигался, не ждал — стоял на посту, это было его место. Поднятый хвост не вызывал умиления и желания поиграть со зверюшкой — он был как знак отшельника на келье: «Не подходи».
Микрофон всасывал в себя дальний перестук колодезного кольца, треск мокрого целлофанового пакета, перебрасывание парой слов давно молчащих людей, погружение в сон всего человеческого и пробуждение остального мира. Как будто у всего сущего открылись глаза, и они всем бесчисленным множеством вперились в одиноко сидящего на бревне человека.
Его душа радостно погружалась в необычное звучание.
Чего он только не слышал и не слушал!
В его коллекции были диски с записями пустого театрального зала, шарканья ног слепого, перезвона висящих в баре чистых бокалов, звуками текущего из сот меда, падения длинного белокурого волоса с головы красавицы, шума реки под солнцем и шума реки под луной, звуков дороги в тумане и звуков сна спящих на ходу лошадей на ромашковом лугу.
Ловец мог озвучить самые нежные, самые тонкие, самые потаенные эмоции человека. Он мог рассказать историю самыми разными вариантами молчания, но впервые он хотел услышать звук, не имеющий точного названия.
Кот все стоял, изредка подергивая ушами. Неожиданно звук пошел такой настойчивый и насыщенный, что звуковик посмотрел ему прямо в глаза.
«Животные не могут выдержать взгляд человека», — думал он, транслируя эту фразу коту, но тот продолжал смотреть в упор, и вдруг его фосфоресцирующие яростные глаза словно приблизились.