Плохо нарисованная курица
Шрифт:
К этому моменту, однако, в классе уже был товарищ директор вместе с паном школьным сторожем, и товарищ директор сказал:
— Что это значит? Почему здесь мамонт распевает народные песни? А где дети? Почему тут обучают только одного-единственного мамонта?
Затем, обернувшись к пану школьному сторожу, спросил:
— А почему мамонт не в кабинете? Я думал, что у вас все в полном порядке и что мамонт уже давно неживой. Вы вообще-то представляете, что может произойти?
Пан сторож ответил, что он не знает, как это могло случиться, а ученик Кветослав вылез из-под
— Извините, я дотронулся до хобота, я думал, что он неживой.
А все девочки под партами зашептали:
— Оооо! Он дотронулся до хобота, а мамонт-то живой!
Тут мамонт перестал петь и сказал немного в нос:
— Не бойтесь, ничего особенного со мной не случилось, в мамонте я, Микулаш. Я могу им управлять, это страшно старый момонт, но когда я говорю ему: «Садись!» — он садится.
И мамонт действительно очень ловко сел на последнюю парту, где обычно сидел Микулаш. Тогда все ребята вылезли из-под парт и также расселись по своим местам. А товарищ учитель, который к этому времени тоже понемногу пришел в себя, сказал:
— Леопольд, встань! Без тебя тут наверняка не обошлось. Как будто я вас обоих не знаю! Расскажи, как все было!
Леопольд встал, пожал плечами и сказал:
— Ну… мы ему делали искусственное дыхание, а потом он слопал Микулаша.
И Леопольд опять пожал плечами. А товарищ директор подошел к нему вплотную, взял его за плечо и стал выговаривать:
— Несчастный! Ну кто же делает мамонту искусственное дыхание? А с твоим одноклассником Микулашем что теперь будет? А его родители что на это скажут? Вот уж поистине великую радость вы оба им доставили! Так вот, останетесь после уроков и напишете шестьдесят раз каждый: «Не надо было делать мамонту искусственное дыхание!» Понял?
Ничего не поделаешь, пришлось писать: «Не надо было делать мамонту искусственное дыхание, не надо было делать мамонту искусственное дыхание…» — и так до бесконечности. У Леопольда вскоре заболела рука, а у Микулаша хобот, потому что писать передними ногами он не мог, это понятно. И вот пишут они, пишут, Микулаш и говорит Леопольду:
— Ну и скучища же все время так писать.
На что Леопольд ответил:
— Гммм!
И продолжал писать. А Микулаш вздохнул и сказал:
— Я давно уже мог быть дома!
В тот миг, когда он вздыхал, в голове у него вдруг мелькнуло: «А что на все это скажет мама? А папа?» Тогда он попросил Леопольда, чтобы тот проводил его домой: вместе все же лучше. Леопольд пообещал ему, что домой они пойдут вместе.
Отбыв наказание, они, как и договорились, пошли домой вместе. При их появлении на улице поднялась страшная паника. Трамваи остановились, прохожие стали прятаться под арками домов с криком:
— Мамонт, мамонт!
В магазинах меховых изделий возникла давка, кое-кто подумал, что вновь наступает ледниковый период.
Понятно, что и мама Микулаша, увидев в дверях мамонта, тоже страшно испугалась, но Леопольд сказал ей:
— Не бойтесь, он ничего плохого вам не сделает. Собственно говоря, это Микулаш, он находится внутри, и там ему даже хорошо. Там он как в вате.
А
— Факт, мама!
Но мама Микулаша отнеслась к этому небезразлично, она рассердилась и стала кричать:
— Что это еще за номера? Ну, Микулаш, погоди! Вот придет отец, ты у него схлопочешь!
Леопольд счел за лучшей отправиться восвояси. Он понял, что проку от него тут мало. А Микулаш сел за стол есть суп, мама же одергивала его:
— Не тяни из ложки! Сколько раз тебе нужно говорить — ешь прилично!
Но ничего не поделаешь, суп хоботом можно было только втягивать, даже если очень стараться есть прилично.
Куда хуже стало, когда пришел отец. Он снял пиджак и сказал:
— Это тебе так не пройдет!
Отец взял лестницу, приставил ее к мамонту, забрался наверх и попытался дать мамонту пару подзатыльников. Но проку от этого было чуть, пришлось спуститься обратно. И тогда он стал кричать:
— Вылезай из мамонта сейчас же! Вот вылезешь, я тебе покажу!
А маме сказал:
— Дай-ка мне вон те большие портновские ножницы. Микулаш хоботом сунет их в рот, потом вырежет ими в животе дыру и через нее вылезет.
Мама подала Микулашу ножницы. Микулаш осторожно взял их хоботом, стараясь не уколоться, но вместо того, чтобы сунуть ножницы в рот, задумался: «А зачем, собственно, мне это нужно? Зачем мне вылезать? Что приятное меня там ждет? Пока я в мамонте, ничего плохого со мною не случится. В школу ходить не надо. Спать могу до одиннадцати, как кролик. Никаких тебе уроков и так далее. Что может быть лучше?» — уговаривал себя Микулаш, а отец кричал:
— Ну, что там? Будешь резать или нет? Если не станешь резать ты, разрежу я, вот увидишь — хуже будет!
В то время как он это кричал, вошел пан школьный сторож и сказал:
— Только не режьте, пожалуйста, это очень ценный экземпляр мамонта, и я за него отвечаю. Я как раз пришел сказать, что в этом отношении вам нужно быть очень внимательным, чтобы не повредить. Ведь это школьное имущество.
Отца словно ошпарило. Он стоял и спрашивал:
— Скажите, пожалуйста, а как же его вынуть оттуда?
А пан школьный сторож пожал плечами и сказал:
— Это уже, извините, не мое дело.
И ушел.
Тогда мама вынула из фартука носовой платок и тихонько заплакала. Отец барабанил пальцами по стеклу окна, а Микулаш внутри мамонта потирал руки и думал про себя: «Так, стало быть, я — охраняемый мамонт, это здорово!» На радостях он поднял хобот и затрубил так, что в кухонном шкафу задрожали чашки.
И в самом деле, все шло так, как он себе это и представлял: днем ему не нужно было писать никаких упражнений, он слонялся по саду из угла в угол, хоботом срывал черешни даже с самых верхних веток. Вечером за столом никто не заставлял его есть вилкой и ножом — еду ему приносили в сад в баке для стирки белья. Перед сном ему не нужно было чистить зубы и мыть уши, потому что такие уши, какие теперь были у Микулаша, пришлось бы очень долго вытирать, а это вовсе не так просто. И Микулаш был на верху блаженства: здорово у него все получилось!